Ночи и рассветы
Шрифт:
— Кто это нас приветствует? — поинтересовался Мил.
— Предатели! — ответил Космас.
Но тут из колонны цольясов послышались уже вовсе не лестные для Англии крики:
— Это вы нам напакостили! Все из-за вас!
Стелиос не преминул перевести это Милу.
Вдруг послышались автомобильные гудки. Медленно и торжественно на площадь въехали машины, запахло, бензином, городом. «Джипы», дряхлые такси, военные грузовики — трофеи из Астипалеи — бесконечной вереницей с ревом пробирались через толпу.
В одной из машин Космас увидел знакомых штабных
— В Астипалее настоящее светопреставление, — рассказывала Янна. — Вот уже сутки звонят колокола. На улицах тысячи людей, ждут демонстрации…
Улицы Астипалеи были пошире, но машины плыли по ним медленно, раздвигая сплошную стену народа. Спускаясь к центру, они увидели главную улицу — яркую, пеструю, кричащую. Люди висели на балконах, сидели на телеграфных столбах, а внизу простирался лес знамен, плакатов и поднятых кулаков.
Сначала они были ошеломленными зрителями, но потом тоже подняли кулаки и уже ничего не слышали, кроме своих охрипших голосов. За бортом автомобиля колыхались протянутые к ним руки…
Перебрались через мост, протиснулись в узенький, увешанный флагами переулок и выехали на центральную площадь Астипалеи, к церкви Трех иерархов.
Из широких окон старинного особняка площадь была видна как на ладони. Дом принадлежал одному из местных помещиков. Сейчас на длинный и широкий балкон, с которого не раз произносились предвыборные речи, вышли партизанские командиры и руководители местных организаций. Рупоры призывали к порядку. На помощь им откуда-то пришла труба. Трубач прохрипел старинную военную мелодию на слова: «Солдатушки, ребятушки, куда вы идете?» Площадь содрогнулась от хохота и умолкла.
Говорил генерал. Он начал свою речь с обращения:
— Вам, свободные граждане, я шлю горячий патриотический привет!..
К Космасу подошел Стелиос и отвел его в сторону.
— Сейчас будет говорить Мил. Прошу тебя, переводи ты…
С Астипалеей у Стелиоса были давние счеты, отсюда начались его злоключения с цольясами. Мог ли он появиться сейчас на балконе?
Мил начал свою речь с похвалы партизанам. Он всю жизнь будет гордиться, что ему пришлось воевать в одном строю с греческими героями. Английский народ восхищается Грецией и уважает ее, как ни одно другое государство.
— Когда в 1940 году, — говорил Мил, — Франция пала и моя страна одна продолжала войну, из всех других государств только Греция верила в победу и не склонилась перед фашизмом.
Площадь откликнулась аплодисментами. Раздались крики:
— Дайте нам оружие!
— Что они кричат? — спросил Мил. Космас перевел.
— И у нас в 1940 году не было оружия, — старался перекрыть шум площади Мил, — но мы все равно сражались…
— Теперь у вас есть оружие! — кричали снизу. — Дайте нам оружие!
— Я приветствую свободных жителей Астипалеи, — продолжал Мил. — Вы перенесли много лишений, но скоро на помощь вам придут союзники. В греческие порты войдут английские
Толпа не давала ему говорить. Космас чувствовал, что его охрипший голос тонет в гуле других голосов, скандировавших:
— Оружие!
— Что они говорят теперь? — спросил Мил.
— То же самое.
Мил отошел от перил и спрятался за генерала.
— Я кончил, — сказал он Космасу.
Гул стих. На балконе показался митрополит Иерофей. Его узнали. По площади пронесся легкий шепот. Осенью 1942 года гитлеровский подполковник вызвал митрополита к себе и, положив на стол лист бумаги, сказал: «Здесь вы своей рукой напишете имена двадцати коммунистов, подлежащих расстрелу». — «Хорошо, — мягко ответил митрополит, — но я знаю только одного». И ровными, красивыми буквами он написал свое имя: «Иерофей».
С золотым крестом на груди, в митре с длинной черной мантией, Иерофей остановился у перил балкона и поднял руку для благословения.
— Да здравствует свобода! — крикнул он дрогнувшим голосом и благословил толпу. Народ подхватил его здравницу, но митрополит призвал людей к молчанию и, когда тишина восстановилась, снова крикнул:
— Да здравствуют наши партизаны! Да здравствует надежда нации!
Астипалеоты праздновали целый день, целую ночь и весь следующий день — выходной. Молодежь пела и толпами ходила за партизанами. Вечером, после митинга, на площади состоялся бал. Партизаны и тут оказались в центре внимания. На каждом шагу их окружали радостные и любопытные жители, вопросам не было конца. В таком окружении не раз оказывался и Космас, хорошенькие астипалеотки вручили ему немало алых роз. Однако его букет бледнел перед пышными трофеями Леона, который был в ударе и пользовался особой популярностью.
Зато бедного Бубукиса никто не приветил, и он попросил одну розу у Космаса. Несколько минут спустя Космас заметил эту розу в руках Элефтерии.
В воскресенье после обеда Мил вызвал Космаса к себе.
— Вот эти юноши, — указал он на своих гостей, — представляют организации, не входящие в ЭАМ. Они хотят устроить свою демонстрацию. Я думаю, их желание справедливо…
Четверо благовоспитанных и элегантно одетых юношей в изысканно вежливых выражениях подтвердили слова Мила.
— А разве вы не участвовали во вчерашней демонстрации? — удивился Космас.
— Вчера праздновал ЭАМ, — сказал юноша, представлявший союз «Летучая бригада». — А в городе есть еще пять, если не больше, организаций…
Космас передал их просьбу командованию; ему ответили, что этими вопросами занимается комендатура. Мил вызвал Стелиоса и изъявил готовность сопровождать юных представителей в комендатуру, которая, кстати, находилась в соседнем доме.
Итак, в конце дня на площади Трех иерархов состоялась еще одна демонстрация. Впереди шел юноша со знаменем, за ним парами следовали четыре девушки и восемь юношей. Они шагали в ногу, молчаливо и благопристойно. Астипалеоты давали им дорогу и отпускали добродушные комплименты.