Ночи и рассветы
Шрифт:
— Как вы тут с англичанами живете? — спросил Космас.
Старик с презрительной гримасой пошевелил усами, и нахмурился.
— Черт знает, кто они такие и чего им нужно. Вроде люди как люди, а душа на них не радуется. Навезли в нашу деревню девок, тех самых, сам знаешь… Только баб наших пугают… Может, перевезете их отсюда подальше? Или там шибко порохом пахнет?..
Если бы два-три месяца спустя, когда Космас окончательно распрощался со стариком, с миссией и с вершинами Астраса, его попросили рассказать о жизни англичан, он сказал бы приблизительно то же, что в первый день услышал от деда. В двух словах старик дал ему полный отчет о деятельности капитана Мила и его людей летом 1944 года, о той стороне деятельности, которая была доступна его глазу. Потому что существовала и другая сторона, о которой он не
— Знаешь, о чем я думаю, когда вижу на своей улице этих беспортошных? Я вспоминаю своего покойного отца, мудрый был старик. Бывало, говорил: «Мети, сын мой, паутину из дома своего, пока она тебя не вымела…»
Персонал английской миссии — англичане, греки и итальянцы — жил припеваючи. Они ни в чем не нуждались, и прав был Стелиос, когда сказал, что им не хватает только бассейна — искупаться в жаркий день.
Раз в месяц с самолетов им сбрасывали тюки и ящики с продовольствием и напитками. Склады трещали от запасов. Кладовщиком был тот самый ефрейтор, которому пришла в голову остроумная идея насчет пакета со взрывчаткой. Однако распределением продовольствия ведал не он, а сержант Вилли. Вилли правил обслуживающим персоналом и производил натуральный обмен с населением. Обслуживающий персонал составляли несколько гречанок, два грека и два итальянца. Обязанности гречанок были многообразны — уборщицы, горничные и любовницы. Три девицы не прикасались ни к какой работе. Это были Мина, Дэзи и Марион. По сведениям Стелиоса, они перешли к англичанам от итальянцев. Итальянцы сдались в плен партизанам из ЭДЕС, и девушки остались без покровителей. Некоторое время они скитались по горам, пока наконец не подвернулись англичане. Теперь им жилось неплохо; хуже, чем у итальянцев, но все же недурно. И они благодарили судьбу, что не попали в руки эласитов. Они не сомневались, что там их ждала бы верная смерть. Двое греков, снабженные золотыми, парашютным шелком и пропусками, разъезжали по окрестным деревням, покупали кур, яйца, мед, масло, овощи и фрукты и отчитывались перед сержантом Вилли. Один из итальянцев был поваром, другой — лакеем, певцом, гармонистом, гитаристом и чуточку паяцем. Всех их Мил раздобыл в частях ЭДЕС.
Кроме Мила, ефрейтора и сержанта в миссии жили еще четверо англичан — лейтенант-радист и трое солдат. При миссии состоял и Стелиос. Мил знал его историю и питал к Стелиосу полное доверие.
Из старой миссии не осталось никого, и капитан Мил ничем не напоминал Антони или Квейля. Мил хранил олимпийское спокойствие, не нервничал по пустякам, редко терял хорошее расположение духа и любил разглагольствовать на темы, которых Антони обычно избегал.
— Нужно быть реалистами, — говорил он Космасу. — Интересы Англии и Греции тесно связаны, и в этой войне мы товарищи по оружию. Что бы ты сказал, если бы организации французского Сопротивления встретили в штыки войска союзников, высадившихся во Франции?
Однажды Мил вызвал Космаса к себе в кабинет. На этот раз он был взволнован и очень напоминал Квейля. Тоном генерала, обращающегося к подчиненному, Мил заявил, что, по его сведениям, первый полк дивизии два дня назад перешел в наступление в районе Лукавицы, не согласовав этого с союзной миссией. Космас уже знал об этой операции, ему позвонили по телефону. Но откуда мог узнать о ней Мил?
— Вы нарушаете соглашение! — кричал Мил, нервно переставляя с места на место чернильницу. Он даже не предложил Космасу сесть. — Никаких передвижений! Ни в коем случае не менять позиций!
Мил настаивал на обязательствах, которые приняла на себя дивизия в связи с планом «Ковчег». Космас готов был отвечать Милу, но сначала заметил, что не находится в распоряжении английской миссии и поэтому не принимает приказов.
Мил тотчас попросил прощения:
— Я все еще под влиянием, этого эпизода и был не сдержан, извините меня…
Он явно растерялся, и, увидев эту разительную перемену в тоне и в выражении лица англичанина, Космас впервые подумал, что Мил не так уж спокоен и уверен
Беседа закончилась очень мирно. Космас еще раз напомнил о претензиях дивизии к Генеральному штабу Среднего Востока и перечислил срочные запросы, которые требуют немедленного удовлетворения. Мил проводил его до лестницы и сказал, что непременно пошлет телеграмму своему руководству.
Теперь Космас был убежден, что в глубине души англичанин волнуется, а бравирует только внешне. Вскоре его догадка получила подтверждение. Однажды вечером, за чаем, Мил вернулся к старой теме. Он сказал, что Греция не может планировать своего будущего вне интересов империи. Стало быть, и каждый грек должен считаться с этим в своих личных планах и действиях…
Космас был задет за живое, но постарался ответить как можно спокойнее:
— Хромает твой реализм, хромает на обе ноги…
— Почему? В чем именно?
— В каждой твоей мысли о Греции. Ты говоришь о нас как об имперской колонии. А это не так. По какому праву придут в Грецию британские войска?
— Ну как же! Мы придем по приглашению греческого правительства!
— Правительство, на которое ты ссылаешься, пока признано только королем, а от короля в Греции отказываются даже скалы. Вы, разумеется, поддерживаете это правительство… Но если наши представители не войдут в него, то ничья поддержка ему не поможет. И кто придет в Грецию врагом, будет встречен как враг…
— Ну что ты! Мы ни в коем случае не пойдем против воли греческого народа! Разумнее всего найти взаимовыгодное решение…
— Это другое дело! А то выходит, что британские войска придут сюда на место немецких! Невероятно, не правда ли?
С тех пор Мил избегал затрагивать эти вопросы. Их отношения с Космасом стали более официальными, встречи — редкими.
— Здорово ты с ним разговариваешь! — сказал Космасу Стелиос. — Так и надо! Я знаю англичан, наверно, получше тебя. Чем скромнее и нерешительнее ты держишься, тем настойчивее они напирают.
VII
Лето отступало медленно. Одиночество и вынужденное безделье растягивали и без того длинные дни. Утешал «Астрас», который становился все интереснее и разнообразнее, да радиоприемник, сообщавший последние военные новости. Два раза в месяц Космас спускался в штаб и отводил душу со штабными офицерами.
Англичане жили беззаботно. Стелиос выписал из Каира груду книг и, запершись в своей комнате, с головой ушел в чтение. Мил просыпался около полудня и совершал верховую прогулку вокруг деревни. Потом он обедал и, вооружившись двустволкой, уходил на охоту. Нередко он брал с собой одну из придворных дам, чаще всего Дэзи. Дэзи осторожно перепрыгивала с камня на камень, на каждом шагу вскрикивала «ах!» или «ох!», Мил спешил поддержать ее и сердито уверял, будто как раз в этот момент у него из-под носа вылетела птица.
Однажды Дэзи выехала на прогулку на лошади Мила. Лошадь была смирная, но седло вдруг съехало, и Дэзи едва не упала. Деревенские женщины стояли поблизости, но не кинулись к ней на помощь, а, наоборот, вслух пожелали, чтобы лошадь сбросила ее или сволокла в реку. Связной Космаса, партизан из Румели по имени Нотарас, пожелал Дэзи того же самого, что и женщины, и даже хуже. Дэзи не упала. Она ухватилась за гриву кроткой лошади и благополучно сползла на землю. Больше всего она обиделась на Нотараса и сделала ему строгое внушение. Нотарас погрозил ей кулаком.