Ночи и рассветы
Шрифт:
Бубукис бросился ему наперерез.
— Мы больше не будем! Ты прав, Прометей…
— Что? Прав? Уходим — и точка!
Прометей рвал и метал, и Космас восхитился смелостью Бубукиса, который неустрашимо закрыл дверцу своим телом.
— Да пойми ты нас хоть сегодня! Пришел Космас, ну, мы и сказали на два слова больше положенного…
Услышав о Космасе, Прометей неожиданно смягчился.
— Это ты Космас? — спросил он и подошел поближе.
Бубукис поспешил их представить:
— Прометей, заведующий нашей типографией.
— Очень
— Дай я тебя расцелую! — И как был, весь в типографской краске и бензине, Прометей обнял и трижды поцеловал Космаса. — Ты меня, конечно, не знаешь, мы так и не встретились. Ведь это меня собирались направить к вам в типографию, но я, как назло, заболел, и послали подлеца Сарантоса… Янна твоя хорошо меня знает, мы вместе работали с ней и с бабушкой Агнулой. Помнишь бабушку Агнулу?
Теперь и Космас был рад знакомству с Прометеем, но больше всех радовался Бубукис, а вместе с ним и другие редакторы. Они облегченно вздохнули и, отложив бумаги, закурили.
— Покажи Космасу нашу типографию, — посоветовал Бубукис.
— Ну конечно! Пойдем, пойдем!..
Прометей пропустил Космаса вперед, а сам обернулся к редакторам и предупредил, что через десять минут вернется. По дороге он объяснил Космасу причину своего грозного поведения:
— Если на них не поворчать, газета не выйдет в срок. Соберутся ночью, точно лунатики, и как пойдут работать языками! Они, видишь ли, беседуют, а мы сидим и ждем… Вечное противоречие между умственным и физическим трудом! — засмеялся Прометей. — Синьор Бубукис и этот верзила Анаксимандр и в ус себе не дуют… Сидят, беседуют, улыбаются… Чем не жизнь?
Они пересекли двор и вошли в типографию. Космасу почудилось, будто он снова спустился в свой потайной подвал. Правда, здесь было гораздо просторнее. Кассы не лепились к стене, а вольготно стояли посередине на свежесрубленном столе. Освещение — электрические лампочки. На скамейке — только что отпечатанная страница. В углу — пресс, побольше, чем у них в Афинах, но тоже ручной. Все вокруг напоминало афинский подвал, может быть, потому, что все типографии похожи одна на другую, как похожи друг на друга типографские рабочие. В типографии их было семеро, и когда Прометей представил им гостя. Они побросали работу и собрались вокруг — веселые, улыбающиеся под черными масками.
— Садитесь! Давайте покурим! — предложил Прометей.
— Тогда уж и кофейку сварим! — поддержал его самый старший из рабочих, почти старик.
Им давали повышенный паек, регулярно снабжали сигаретами, а иногда и кофе. Но все они рвались в действующую часть, хотели вкусить настоящей партизанской жизни. Что за жизнь в типографии? Все двадцать четыре часа за кассой, одно и то же, надоело! Без солнца, без ружья, никакой тебе радости! Радость, правда, была, они вкушали ее, когда ловили в редакторских рукописях ошибки, пусть маленькие, пусть орфографические. И ликовали. Это было лучшее развлечение и своего рода мщение редакторам
Кофе сварили и погасили электричество, чтобы даром не расходовать энергию. При свете свечи беседа стала еще более задушевной. Прометей окончательно раздобрился и сказал, что редакторы хорошие ребята, хотя и нуждаются в надзоре. Когда они с Космасом вернулись в редакцию и верстка оказалась еще не выверенной, Прометей не проронил ни одного бранного слова, сел на скамейку и продолжал разговор с Космасом.
— Мы спасены! — крикнул Бубукис, когда Прометей забрал верстку и ушел. — Я уверен, что присутствие Космаса поможет нам урегулировать отношения с Прометеем!
— Господи! Только бы рассвело поскорее! — подхватил Анаксимандр, еще не утративший боевого пыла. Слушая их, Космас всерьез начал верить, что на этот раз сумеет отвертеться от безрадостной повинности в английской миссии.
Утром его вызвали к генералу.
На втором этаже дома, где расположилось командование, обстановка мало чем отличалась от старой избы на Астрасе. Две смежные комнаты, которые занимали генерал и Ставрос, служили им и спальней, и кабинетом.
— Вот и Космас! — По тяжелому голосу Ставроса Космас догадался, что едва ли выйдет отсюда с хорошим настроением.
— Садись! Где-то тут у нас была еще одна табуретка! — пригласил генерал. — Ты у нас теперь вроде Гомера, за которого борются семь городов. Лиас прочит тебя на работу с молодежью. Дядя Мицос готов оставить у себя при штабе. А что нам прикажешь делать?
— Послушай, — сказал Ставрос, — не позднее завтрашнего дня ты должен явиться в английскую миссию. Дело очень серьезное, и поручение командования…
Теперь Космас будет при миссии не переводчиком, а представителем командования дивизии, в одном ранге с Милом. Космас будет равноправным и независимым. Он займет отдельный дом с телефоном для связи с дивизией и возьмет с собой двух связных и ординарца, который будет выполнять и обязанности повара. Космас должен держаться с достоинством офицера греческой армии, но вместе с тем сохранять с миссией самые дружеские отношения, отношения союзников.
— Избегай малейших столкновений и противоречий, — напутствовал его Ставрос. — Любой пустяк может спровоцировать конфликт. Ни одного прецедента, который мог бы очернить нас в глазах союзников. Когда ты выезжаешь?
— Сегодня!
— Сегодня не успеешь! — сказал генерал. — Загляни в интендантство, уладь там все продовольственные и прочие материальные вопросы, подбери связных и ординарца. И в добрый путь!.. Погоди… Передай там от меня привет старику коменданту…
Космас уехал на другое утро: Янне он написал, куда его посылают, и просил позвонить.
Остановился Космас у своего старого друга, деда Александриса. Дед принял его с радостью и, как комендант, устроил в соседнем доме связного и повара.