Ночная бабочка. Кто же виноват?

Колычев Владимир Григорьевич

Я думал, что сейчас химики поймут, какую глупость они совершают. Но не тут-то было. Огонь лишь усиливался. А докричаться мы до них не могли – перекричать грохот автоматов мы были не в силах. И по рации связаться с ними не могли. Парализована у них была не только система управления и связи, но и мозги командира... Можно было бы забросать этих идиотов гранатами. Но ведь своих же побьем. А мы хоть и не могли подняться в атаку, но потерь среди нас, благодаря мудрости командира, не было. А у них, к счастью, не было гранат... Оставалось уповать только на то, что у придурков закончатся патроны. И они закончились, аж через два часа.

Не только мне хотелось заглянуть в глаза идиота, который устроил эту вакханалию. Первым на позиции химиков ворвался наш командир. Мы за ним. Хотелось бить и добивать

недоделанных уродов, но, когда я увидел одного из них, у меня опустились руки и пропала всякая злость. Это был не человек, а какое-то парализованное безумным страхом животное. Ни он, ни его сотоварищи совершенно ничего не понимали. Мы им пытались объяснить, что они стреляли по своим, а они лишь тупо кивали головами. И так же тупо улыбались – от радости, что попали в руки к своим парням, а не к «духам». Разговора с офицером не получилось вовсе – по той простой причине, что его убило еще вчера. Взводом командовал сержант, который, судя по всему, кроме как измываться над молодыми солдатами, в военном деле не смыслил ничего... Я хорошо знал, что такое страх. Самому было страшно до полного обледенения души. Но страх пока что не делал меня идиотом... Глядя в безумные глаза паникеров, я вдруг подумал, что сам пущу себе пулю в висок, если вдруг меня охватит такой вот животный ужас. Я не хотел становиться животным. Я не хотел стрелять в своих...

Штурм Ханкалы закончился днем. Это была первая победа, которую мы одержали. Ценой большой крови. Но это была наша победа. Победа, которой мы не желали. Как не желали приходить на эту чужую для нас землю. Но мы сюда пришли. У нас приказ, и мы должны выполнить его во что бы то ни стало. Такая вот дурацкая логика у русского человека. Верховное командование – дерьмо, но мы обязаны подчиняться ему, чего бы это нам ни стоило.

Глава 4

Тяжелое мрачное небо. Чужое небо. Тяжелый мрачный город. Чужой город. Чужие люди, чужая земля... Я смотрел на Грозный с высоты кургана. И понимал, почему этот город имеет такое название. Он действительно имел очень грозный и, что самое неприятное, неприступный вид. Засевшие в нем боевики уже имели опыт уличных боев, уже умели жечь наши танки из гранатометов, умели убивать. Они вряд ли бы приняли нас с распростертыми объятиями, если бы мы пришли с миром. И уж точно нам не приходилось ждать от них пощады, потому что мы пришли к ним с войной... В лицо мне дул холодный пронизывающий ветер. Но я его не замечал, потому что боялся другого ветра – свинцового. Опасность везде, опасность кругом, и ничего удивительного, если бы мне в лицо задуло снайперскую пулю. Только вряд ли бы я успел удивиться...

Мне говорили, что сегодня у людей будет новогодняя ночь. Говорили, я верил, но тут же об этом забывал. Какой может быть праздник, если сегодня мы идем в Грозный. Только что взяли Ханкалу и сразу же получили задачу на штурм города. А ведь это не какой-то поселок сто на сто метров. Это огромный город. Даже я, непрофессиональный солдат, понимал, что требуется провести передислокацию и сосредоточение войск, провести тщательную и разностороннюю разведку, разработать подробный и, что важно, долговременный план захвата города. Ведь его невозможно брать нахрапом. Его нужно завоевывать улица за улицей, квартал за кварталом, тщательно зачищать каждый дом, каждую канаву, чтобы не оставить за собой ни одной единицы живой силы противника. Но, видимо, кому-то из высшего руководства страны хотелось встретить Новый год во дворце Дудаева, чтобы потешить свою барскую гордыню и самолюбие. Может быть, сам Ельцин был не прочь испить водочки из запасников бывшего советского генерала, а ныне врага... Скорее всего так оно и было, потому что все делалось в спешке. Предстартовая лихорадка напрягала и наводила на страшные мысли не только нас, рядовых бойцов, но и командный состав.

– Ваша главная задача – выжить! – перед строем, не стыдясь своих слов, сказал наш ротный.

Я почему-то был уверен, что мои товарищи из первого батальона слышат те же слова из уст комбата. Но я их слышать не мог, потому что батальон должен был идти в самом конце колонны – замыкать ее и обеспечивать прикрытие с тыла. А без прикрытия никак не

обойтись. Ведь перед нами поставили настолько глупую задачу, что вообще не хотелось идти в бой. Мы должны были не нанести, а изобразить главный удар российской группировки, ввязаться в бой и отвлечь на себя основные силы противника. Что будет дальше, никого, похоже, не волновало. По существу, нам уготовили роль смертников. Но ведь сейчас не сорок третий год, когда такие идиотские маневры были в порядке вещей. Тогда людская кровь была что водица... Впрочем, я уже должен был понять, что и наши жизни не ставились ни в грош. Но от выполнения приказа я отказаться не мог. Потому что не мог подвести своих ребят, своего командира. Мне было страшно, у меня тряслись поджилки в ожидании очередной и более жуткой порции светопреставления. Но я все же забрался на броню своей машины, когда прозвучала команда на марш...

Мы шли в середине колонны. Никакого боевого прикрытия – ни спереди, ни с флангов. Время от времени над нами пролетали вертолеты... Эпическая картина. Измазанные грязью и кровью бронемашины, съежившиеся от страха солдаты на броне, а сверху с грохотом проносятся бронированные винтокрылые чудовища. Был бы я сейчас на учениях, я бы решил, что под прикрытием с воздуха нам бояться уж точно нечего. Появись вдруг враг, и летчики тут же накроют его точным ракетно-бомбовым ударом... Но я-то знал, что враг откроет стрельбу в тот момент, когда вертолетов не будет в небе...

Так оно и случилось. Мы прошли военный городок, и началось. В нас стреляли из прилегающих к улице домов – из автоматов, гранатометов, снайперских винтовок. Колонна огрызалась беспорядочным огнем и, теряя машину за машиной, упорно продвигалась вперед... Остановиться бы, провести зачистку близлежащих кварталов. Людей много, и они бы смогли выполнить поставленную задачу. Но в том-то и дело, что не было задачи остановиться, очистить плацдарм вокруг себя и закрепиться. Нас упорно гнали на убой, а мы упорно двигались навстречу своей смерти...

Первое время потерь было мало, потому что нападения чеченских боевиков носили единичный и точечный характер. Стрельнут, убьют-подожгут и наутек – в другую точку. И некому было их остановить, потому что по параллельным улицам не шли специально обученные подразделения внутренних войск, не отстреливали подозрительных типов. Грозный напоминал мне удава с раскрытой пастью. Он даже не пытался атаковать. Он просто ждал, когда жертва сама заберется к нему в глотку, ну и покусывал ее своим острыми и длинными во всю пасть зубами... Я знал, что у удава не может быть таких зубов. Но аналогия все же напрашивалась...

Колонна медленно продвигалась к центру города. У моста нас ждали отнюдь не благодарные жители города. Вместо хлеба-соли – патроны с порохом. Нас обстреляли из крупнокалиберных пулеметов. Очень четко работали снайперы. Юрка Бычков даже вскрикнуть не успел, когда пуля ткнулась ему в лоб аккурат под срез каски. Падая, он успел только взмахнуть руками... Я знал, что это снайпер. Но не знал, откуда он стрелял. Вернее, знал, что стреляют они отовсюду. Пулеметы, гранатометы, минометы, снайперы... Надо было останавливаться, захватывать близлежащие дома, проводить зачистку. Но нас упорно гнали вперед, на убой. Рев, гул, вой, хлопки выстрелов, грохот взрывов... Я знал, что на войне так бывает, знал, что там убивают. Но ради чего умирать, вот в чем вопрос? И этот вопрос мучил не только меня. Он подрывал и без того нулевой боевой дух «пушечного мяса». Вряд ли кто сейчас думал об общей боевой задаче. Сейчас у каждого была своя программа-максимум – выжить. Максимально трудная программа. Но мы должны были ее выполнить...

На мост выехал первый танк. Картина жуткая. Перекрестный обстрел с нескольких сторон сразу. Но удивительно, танк прошел. За ним еще танк, после боевая машина пехоты с мотострелками на броне. Солдаты тоже стреляют, но непонятно куда. Как будто для того стреляют, чтобы отпугнуть смерть. Но ничего не выходит. Убитые, раненые... А колонна продолжает ползти вперед. Подходит и наша очередь. Но, как ни странно, нам везет. Как будто Юрка Бычков своей смертью заговорил нас от пуль на мосту... Глупая мысль, сумбурная. Такая же глупая, как все происходящее... Когда все это закончится, думал я. И стрелял, стрелял...