Ночная дорога
Шрифт:
— Простите, доктор, но я не могу этого сделать, — сказала надзирательница. Вид у нее был виноватый.
— Привет, Лекси. Я доктор Фарст, — сказал он, подходя к кровати.
— П-привет, — сказала она. — Кажется, я умираю. Дети всегда разрывают живот пополам?
Врач улыбнулся:
— Это тебе кажется. Сейчас я тебя осмотрю.
— Ладно.
Он завернул на ней рубаху и встал между ног роженицы.
— Вы уже видите ее? А-а-а… — Лекси снова выгнулась дугой от боли.
— Ладно, Алекса, похоже, кто-то готов родиться. Когда я велю тебе тужиться,
Лекси так устала, что едва могла пошевелить пальцем.
— А как это, тужиться?
— Как бывает, если у тебя запор, а ты хочешь освободиться.
— Ага.
— Итак, Алекса, тужься.
Алекса напряглась и, тужась, закричала. Она потеряла счет, сколько раз врач велел ей начинать и переставать тужиться. Боль была невыносимая, и ей очень не хватало кого-то рядом, кто мог бы ее успокоить, похвалить. Как это часто происходило в фильмах.
А потом раздался крик ребенка.
— Девочка, — объявил врач с улыбкой.
До сих пор Лекси не подозревала, что умеет летать, но именно это она внезапно почувствовала; боль ушла — и сразу забылась, а ее саму тем временем в воздух поднимали ангелы. Она увидела, что врач передает ребенка — ее ребенка — медсестре, и невольно потянулась к младенцу. Подняла одну руку, а вторая осталась на месте, только цепь лязгнула.
— Снимите наручники, — приказал врач, стянув с головы синюю шапочку. — Сейчас же.
— Но…
Доктор Фарст повернулся к надзирательнице:
— В этой палате я командую. Снимите наручник. Оставьте цепь на ноге, если необходимо. Так вы оградите общество от этого подростка. — Он подошел к кровати. — Ты молода, — сказал он.
Это означало, что у нее еще много времени впереди, что однажды она окажется в подобной палате, давая жизнь ребенку, которого отнесет к себе домой и будет любить. Что однажды она будет нянчить собственное дитя.
Она могла бы сказать врачу, что он ошибается, что она больше не молода и что мечты — эфемерная вещь, словно воздушные шарики, выпущенные из руки, которые сразу улетают в небо и исчезают. Но он был так добр к ней, к тому же она устала и сама не хотела в эту минуту смотреть правде в глаза.
Подошла медсестра, передала Лекси крошечный розовый сверток.
Ее дочурка.
— Я оставлю вас вдвоем на минуту. Мне известно… Там тебя ждут.
Наступила неловкая пауза — правда все-таки просочилась в эту комнату… А потом медсестра и врач ушли.
Лекси рассматривала дочку со страхом и благоговением, зачарованная крошечным розовым личиком, губками бантиком и мутными голубыми глазками. Казалось, дочурке известны все секреты, которые ее маме еще предстоит узнать. Лекси нагнулась и дотронулась до кулачка размером с виноградину.
— Мне столько всего нужно тебе рассказать, малышка, но ты ничего не запомнишь. Ты и меня не запомнишь. Зато я буду помнить тебя всегда.
Лекси крепко прижала к себе дочку, передавая всю любовь, что таилась внутри, в надежде, что в малышке хоть что-то от нее останется.
— Как маленький гусенок, — прошептала она в крошечное розовое
В дверь постучали. Надзирательница выглянула, поговорила с кем-то в коридоре и только потом распахнула дверь. Вошел Скот Джейкобз. Как всегда небрежно одетый, в дешевом шерстяном костюме и старомодном галстуке, но взгляд его был полон сочувствия и тревоги, и Лекси сразу запаниковала, инстинктивно прижав к себе ребенка.
— Привет, Лекси, — сказал он. Увидев красные отметины на запястье, нахмурился: — Тебя приковали цепью? Подон…
— Все в порядке, — сказала она. — Глядите.
Скот наклонился к ребенку.
— Она красавица, Лекси, — сказал он и как-то сник. — Пора, — тихо добавил адвокат.
— Он здесь? — спросила она, и ее сердце на секунду замерло.
— Ждет за дверью.
— Помогите мне сесть, пожалуйста.
Он усадил ее в подушках, потом отошел.
— Ты уверена, что хочешь сделать это?
— А разве у меня есть выбор?
— Совсем необязательно предоставлять полную опеку. Когда ты выйдешь на свободу…
— Посмотрите на нее, — сказала Лекси, глядя на свою девочку. — Они ее полюбят. Окружат любовью и защитой. У нее будет все, что я не могу ей дать. Поверьте мне, Скот, такая мать, как я, ей не нужна.
— Я не согласен, но это твой выбор, — ответил Скот. — Я скажу ему, пусть заходит.
Лекси села прямее, а через секунду он появился на пороге.
Она знала, что будет больно, но не думала, что настолько. Оказалось, это гораздо тяжелее, чем роды, через которые она только что прошла. Он подрос с их последней встречи и стал шире в плечах. Светлые волосы падали на глаза, и она вспомнила, как смеялась, убирая челку у него со лба, а он наклонялся и целовал ее.
Она очень его любила. Чувства, словно кровь, разливались по всему ее телу. Она не знала, правы ли те, кто говорил, что любовь к нему однажды начнет меркнуть, стираться, как старая фотография; откуда ей было это знать? Но она была уверена, что ее любовь к нему — самое лучшее, что случилось с ней в жизни, и без нее на сердце останется лишь пустота.
Зак неуверенно приблизился.
Хорошо, что дочка была у нее на руках, иначе она дотронулась бы до него. Не смогла бы удержаться.
Теперь она разглядела на его скуле сморщенную полоску кожи, такую же розовую, как личико ее ребенка. Скоро, наверное, шрам совсем исчезнет или станет незаметным, но сейчас он был видимым напоминанием о ее преступлении.
— Привет, Зак, — сказала она и услышала дрожь в собственном голосе.
В ответ он тихо произнес ее имя, и у нее заныло сердце. Его голос напомнил ей о ночах на пляже, о поцелуях, которые продолжались до утра, о мечтах и планах на жизнь.
— Она просто копия Мии, — сказал он, и прошлое тут же к ним вернулось и присело рядом с этим комочком, обещавшим будущее.
Лекси захотелось извиниться, но она сдержалась. В этом больше не было смысла, те дни давно прошли. Теперь наступили другие. И речь шла о ком-то другом.