Ночная дорога
Шрифт:
— Ну, здравствуйте! Я не биполярна, не шизофреничка, не на грани сумасшествия. Я просто печальна. Дочь умерла, и я опустошена. И лучшего будущего у меня не будет.
— Вы в это хотите верить?
— Так оно и есть. — Джуд скрестила руки на груди. — Послушайте, вы мне уже помогли, если вас это волнует. Быть может, вам кажется, что за такой срок мне должно стать лучше, для вас шесть лет — это много. Но не для меня и не тогда, когда умирает ребенок. Я действительно делаю успехи. Я хожу за продуктами, готовлю ужин, встречаюсь с подругами, занимаюсь
— Вы не упомянули ни своего сына, ни внучку.
— А я и не собиралась приводить полный список, — парировала Джуд.
— Вы по-прежнему преследуете Грейс?
Джуд сняла шарф. Теперь ей стало жарко, она покрылась потом, этот шарф просто душил ее.
— Никого я не преследую.
— Вы стоите за деревьями и наблюдаете за ней в группе продленного дня, но отказываетесь обнять ее, поиграть с ней. Так как это называется?
Джуд начала расстегивать пальто.
— Боже, какая жара!
— Когда вы в последний раз обнимали Грейс? Или целовали ее?
— В самом деле. Настоящее пекло…
— Здесь не жарко.
— Проклятая менопауза.
— Джуд, — сказала Харриет с раздражающим терпением, — вы отказываетесь любить свою внучку.
— Нет, — сказала Джуд, наконец подняв глаза. — Я не могу любить ее. В этом вся разница. Я пыталась. Неужели вы думаете, что я не пыталась? Но когда я смотрю на нее, то ничего не чувствую.
— Это неправда, Джуд.
— Послушайте, — вздохнула Джуд. — Я знаю, чего вы добиваетесь. Мы с вами уже давно ходим кругами. Я говорю вам, что не могу ничего чувствовать, а вы мне твердите, что я, мол, не хочу. С рассудком у меня все в порядке. Не сомневайтесь. И прежде я была бы уверена, что вы правы.
— А теперь?
— А теперь я живу. Этого достаточно. Я больше не ударяюсь в слезы при виде чего-то розового; я могу завести машину и не заплакать; я могу смотреть на своего сына и не злиться на него. Иногда мне удается даже посмотреть ему в глаза и не думать при этом о Мии. Я могу забрать свою внучку из садика, выкупать ее и почитать на ночь сказку и не расплакаться. Вы сами знаете, что это большой прогресс. Поэтому мы можем пока что, на время, забыть о следующем шаге и дать мне возможность пережить этот день?
— Мы могли бы поговорить о Мии.
— Нет, — резко возразила Джуд. Она давным-давно убедилась, что разговоры о Мии только обостряют боль.
— Вам нужно говорить о ней. Вам нужно вспоминать ее и горевать.
— Я только и делаю, что горюю.
— Нет. Ваше горе напоминает артерию, зажатую тисками. Если вы не снимите тиски и не освободите поток, ваша рана никогда не залечится.
— Значит, так тому и быть, — устало произнесла Джуд, откидываясь на спинку кресла. — Тоже мне, удивили. Может, лучше поговорим о Майлсе? На прошлой неделе мы занимались любовью. Это ведь хороший знак, как вы думаете?
Харриет вздохнула и сделала пометку в блокноте.
— Да, Джуд. Это хороший знак.
Каждый день
В хорошие дни, как сегодня, их выводили поиграть на пляж, но миссис Скиттер заставляла всех держаться за шершавую желтую веревку. Как будто они малыши.
Как всегда, Грейс шла первой, сразу за учительницей. Она слышала, как другие дети смеются, разговаривают, возятся, но к ним не присоединялась, просто шла себе, уставившись в огромный зад миссис Скиттер.
Дойдя до пляжа, миссис Скиттер собрала всех десятерых ребят в кружок перед собой.
— Правила вы знаете. В воду не заходить. Не драться. Сегодня поиграем в классики на песке. Кто хочет помочь мне начертить квадратики?
Вверх поднялись руки, дети завопили: «Я, я, я!», запрыгали на месте. Они напомнили Грейс птенцов, которых она видела на выставке, куда водил ее папа. Чик-чирик.
Она пошла к своему месту. Все знали, что она любит сидеть там, на коряге в песке, куда не докатывались волны. Иногда, если повезет, она видела краба или плоского морского ежа. Но чаще всего она просто разговаривала со своей подругой.
Грейс посмотрела на розовую ленточку, которую носила на запястье. В самом центре, где когда-то были часики «Минни Маус», папа приделал маленькое круглое зеркальце, размером с крошечную детскую ладошку. Лучший подарок, который ей когда-либо доставался. Он позволил ей выходить из своей комнаты. А то раньше она часами выстаивала перед зеркалом, разговаривая со своей подругой Ариэль — принцессой с другой планеты.
Грейс не была глупой. Она знала, что некоторые дети смеялись над ней из-за ее невидимого друга, но ей было все равно. Это они глупые, а не она.
Никто из них не знал, как тихо бывает на этой планете, поэтому они и не научились слушать, как она. Она привыкла к тишине. В доме у бабушки и дедушки обычно стояла такая тишина, как в библиотеке.
С Грейс было что-то не так. Она всю жизнь знала об этом, хотя не представляла, в чем ее недостаток. Она не нравилась людям, даже родной бабушке. Грейс старалась быть хорошей, тихой, по-настоящему старалась, но это не помогало, дела складывались неудачно, несмотря на все ее усилия. Она разбивала вещи, вечно спотыкалась и падала и никак не могла запомнить буквы.
«Привет, Грейсерина», — сказала Ариэль.
Грейс взглянула на зеркальный кружок. На самом деле она не видела Ариэль. Все было по-другому. Она просто знала, что ее подружка сейчас здесь, она слышала голос Ариэль в своей голове.
Взрослые всегда расспрашивали Грейс, откуда она знает, что Ариэль рядом, а еще интересовались, как выглядит ее подруга. Грейс отвечала, что Ариэль в точности как Золушка.
Это была отчасти правда.
Она не могла видеть Ариэль, но знала, когда подруга появлялась в зеркале и когда уходила. И она действительно была похожа на Золушку. Грейс могла бы в этом поклясться.