Ночная кукушка
Шрифт:
И как бы мне не хотелось это признавать, я – дочь своих родителей, которые совершенно не хотят видеть во мне родную кровь. Но когда кто-то из знакомых или незнакомых, увидев меня вместе с матерью, замечал: «Как вы похожи», она всегда отнекивалась и обижалась.
– Да мы совсем не похожи!
Даже не представляете себе, как задевали меня эти слова! Я полагала, что для любого родителя подобное замечание должно восприниматься как комплимент, но, по-видимому, моя мать придерживалась другого мнения по этому поводу.
И с годами наше сходство действительно стало уменьшаться. И однажды, наверное, вовсе сойдёт на нет. По крайней мере, я надеюсь на это, потому что сейчас уже и я
В отличие от матери, я с ранних лет старалась вести активный образ жизни и заботиться о своём здоровье, насколько, конечно, это было возможно. Я всегда занималась несколькими видами спорта и даже после сорока сохранила стройную фигуру. В то время как для моей матери было достаточно лишь самого факта замужества, чтобы чувствовать себя состоявшейся женщиной. Её тело всегда было рыхлым, а кожа и волосы – неухоженными. Сколько я себя помню, на голове у матери всегда была одна и та же причёска – химическая завивка. Она делала её до тех пор, пока её волосы не стали выпадать, и уже нечего стало накручивать. Она не прокалывала уши и никогда не пользовалась косметикой, как бы я её не уговаривала.
Став старше и начав зарабатывать, я сама стала покупать ей средства для макияжа, но только все мои подарки, видимо, были не ко двору и продолжали пылиться без дела.
Впрочем, я давно заметила, что те женщины, у которых заботливые и любящие мужья, всегда выглядят хуже, чем их подруги, которые неудачно вышли замуж. А всё потому, что нам, горемычным, не за кого прятаться и не на кого опереться, и потому приходится все проблемы решать самой: и деньги зарабатывать, и квартиры выбивать, и путёвки в санатории доставать, и детей в институты устраивать. И для всей этой бурной деятельности нужна подходящая внешность, потому что если ты выглядишь, как кошёлка, то и отношение к тебе будет соответствующее. Вот и приходится каждый божий день стараться выглядеть как супермодель на подиуме. И лишь им, женщинам, счастливым в своём замужестве, можно расслабиться и питаться по вечерам плюшками и булочками, радуя свои желудки, и валяться на диване перед телевизором, просматривая очередную мыльную оперу, а не проводить время в тренажёрном зале.
В детстве меня постоянно били. Редкий день обходился без наказания. Причём меня не просто слегка ударяли по попе или щёлкали по лбу. Это было настоящее ритуальное наказание, которое проводилось по всем правилам. Отец вынимал из брюк ремень, с меня снималась вся одежда ниже пояса, включая трусы, после чего начиналось избиение, пока у отца не уставала рука.
А били меня практически за всё. Стоило сестре захныкать, как отец тут же доставал ремень и бил меня, не разбираясь, в чём дело. Но у нас в семье подразумевалось, что если Лина чем-то недовольна или обижена, то исключительно по моей вине, так как это я обидела сестру. Даже если та просто споткнулась на ровном месте и упала. В этом случае моя вина состояла в том, что я не уследила за сестрой, даже если в этот момент я выполняла какое-то другое родительское поручение.
Так продолжалось до тех пор, пока у меня не установились месячные. И так как они были у меня очень долгими и обильными, и я могла бы залить кровью всю квартиру, если бы отец продолжил в эти дни избивать меня, то родители стали использовать другой способ наказания и унижения, обзывая и оскорбляя меня. Но, скажу честно, это было ещё хуже, чем быть избитой.
Меня били за всё. Приведу пример.
У нас в семье было принято так: когда родители возвращались из магазина домой, я должна была бежать в коридор и забирать у них сумки, что я всегда и делала.
К слову, когда я заканчивала первый класс, мы переехали из коммунальной квартиры в двухкомнатную. В большой комнате размещались родители, а в маленькой – мы с сестрой.
И вот в один из дней родители вернулись домой из магазина, и мама вручила мне литровую банку яблочного пюре, которую требовалось отнести на кухню и поставить на стол. Квартира у нас, как и у всех в советское время, была крошечной, и потому расстояние от коридора до кухни составляло примерно два-три метра. И в тот момент, когда банка яблочного пюре была у меня в руках, подбежала Лина с криками: «Дай, я сама!». При этом мне тогда было где-то лет десять, а сестре, соответственно, пять с половиной. И, прекрасно зная о том, что если я скажу Лине «нет», она тут же начнёт голосить во всё горло, и меня снова побьют ни за что, я решила не нарываться на неприятности и аккуратно вручила банку сестре, искренне полагая, что несколько шагов до кухонного стола она пройти в состоянии. Но я ошиблась. Не пройдя и метра, сестра уронила банку, которая разбилась вдребезги.
Что было дальше, предположить несложно. Папа снял с себя ремень и начал бить меня, а мать стояла рядом и причитала.
– Я так хотела поесть яблочного пюре! Шла домой и всю дорогу мечтала об этом! А ты даже не смогла донести банку до кухни! Как ты могла отдать такую тяжесть Линулинке? Ты же знала, что она – всего лишь ребёнок, и ей нельзя носить тяжёлые вещи!
О том, что я тоже ребёнок, родители, по-видимому, предпочитали не думать.
А когда отец закончил бить меня, я подошла к матери и сказала:
– А если бы я не дала Лине эту банку, и она бы заплакала, вы бы тоже наказали меня?
Она ничего не сказала, а лишь недоумённо посмотрела на меня. Я же продолжила:
– Как бы я не поступила, вы бы в любом случае сочли меня виноватой и наказали.
А для прояснения картины добавлю, что литровая банка яблочного пюре в то время стоила 52 копейки. Поэтому даже человек с очень скромным доходом мог бы позволить себе покупать её каждый день. Но для моей матери это не было аргументом. Наказав меня, она немного успокоилась, а затем они с папой снова сходили в магазин и купили ещё одну банку яблочного пюре. Но только в этот раз меня к покупкам не подпустили.
В пятнадцатом-шестнадцатом веках при английском дворе была такая должность «мальчик для битья». Поскольку принцев, как особ королевских кровей, учителя не имели права наказывать, то для этой цели при наследнике престола всегда находился другой мальчик, которого пороли вместо принца, когда тот не сделал уроки или в чём-то провинился. «Мальчик для битья» часто сам бывал благородных кровей и воспитывался вместе с принцем. Со временем в будущем короле пробуждались чувства эмпатии и сострадания к своему товарищу, которого наказывали за чужую вину, и принц начинал лучше учиться и хорошо себя вести, чтобы его товарищу не пришлось лишний раз получать побои, и, став королём, часто щедро награждал его, даруя титулы и поместья. Но в случае с Линой эффект от подобного метода был прямо противоположным.
Что бы Лина не натворила, наказывали всегда меня. Либо за то, что недосмотрела за сестрой, либо за то, что якобы наябедничала на сестру, сказав: «Это не я!», когда родители, увидев проказы Лины, спрашивали, кто это сделал. И когда я спрашивала родителей, что же я должна говорить, по их мнению, когда они выясняют, кто в квартире нахулиганил, они отвечали одно:
– Ты не должна всё сваливать на сестру!
– Но если это действительно не я! Я вообще была в школе! Что же я должна брать вину Лины на себя?