Ночная охотница
Шрифт:
– Я не смогла прийти к пяти часам, – начала она оправдываться прямо на ходу, исходя из принципа «лучшая защита – это нападение». – Потому что я была у короля, и мне кажется, что это очень даже уважительная при…
– Я знаю, – ответил Смайли. – Знаю, где ты была и с кем ты была.
– Что это значит – «с кем ты была»? – Настю несло по дороге оправданий все дальше и быстрее. – Ты думаешь, у меня тут есть какая-то личная жизнь? За весь день я разговаривала только с таксистом, ясно? Осмотр достопримечательностей и все такое. Между прочим, он оказался оборотнем. Это ты тоже знал?
– Я про короля. Он сказал тебе?
– Нет, он не смог.
Некоторое время они изучающе смотрели друг на друга, словно подозревая,
– Откуда ты знаешь, что он хотел тебе что-то сказать, но не смог?
– Догадалась. По выражению лица.
– Да?
– Я же не дура.
– А-а.
– Так что он должен был мне сказать?
– Письмо, которое мы привезли. Письмо Горгон, которое передал Люциус для короля…
– Я знаю, про какое письмо ты говоришь. У нас было только одно письмо, в конце концов!
– Хорошо, хорошо…
– Что там было?
– Присядь, – ласково сказал Роберт Д. Смайли, начальник королевской службы безопасности, и бонусом к этому ласковому слову прилагался тяжеловесный взгляд, в котором читалось – если ты, милочка, немедленно не сядешь, то вся королевская конница и весь королевский спецназ усадят тебя рядом со мной…
Тем не менее Настя поупиралась для виду:
– Я не собираюсь падать, так что…
– Все равно присядь.
– Уже сижу, – вздохнула она и присела на край дивана. – Что дальше?
– Две новости, Анастасия, хорошая и плохая. Хорошая – Денис жив, плохая – он у Горгон. Тогда у «Трех сестер», когда ты уехала, а он остался, все кончилось для него не очень удачно.
– Это не новости, Роберт, это было понятно и раньше. Это даже мне было понятно, а уж ты наверняка сообразил еще быстрее – с чего бы это Горгонам писать письма королю Утеру? Разве что они держат в плену его сына. Ну и что там еще? Почему они только сейчас дали о себе знать? Чего они хотят? Выкуп?
– Да, что-то вроде этого. Деньги, гарантии неприкосновенности на двести лет, самолет в Южную Америку… Но не это главное.
– А что?
– Главное, они хотят получить убийцу своей сестры.
– Сестры?
– Той Горгоны, которую убили в «Трех сестрах».
– А-а, понятно. Стоп. Убийца их сестры…
Смайли медленно кивнул, словно видя, как Настины мысли наконец-то выстраиваются в правильном порядке и поощряя это перестроение кивком.
– Это… Это я, что ли?
– Почему я и предложил тебе сесть.
Настя огляделась по сторонам, отметила, что помимо Армандо в вестибюле присутствуют еще как минимум трое людей Смайли, и поняла, что убежать она уже не успеет.
ИНТЕРЛЮДИЯ НОМЕР ОДИН
Тот год был страшен не столько голодом, болезнями, войной и еще сотней разных напастей, а тем, что он ничем не отличался от года предыдущего и от того года, что был еще раньше. Время словно слилось в единую черную пелену, и эта пелена накрыла землю навсегда. Не было ровным счетом никакой, даже самой маленькой, надежды на то, что когда-нибудь настанут те светлые времена, о которых вздыхали в своих песнях бродячие музыканты. Где-то на севере шла война, и славные рыцари короля Томаса совершали небывалые подвиги во славу рода человеческого, и возможно, что своим геройством они меняли судьбу мира… Возможно. Но ведали о том, пожалуй, лишь сами эти рыцари да пара городских грамотеев. Для простых же деревенских жителей мир оставался такой же жестокой шуткой, как и для их отцов; надо было принять его простые правила и постараться получить от жизни хоть что-то, прежде чем болезни, голод или чужая злая воля положат этой жизни предел. Запирай двери покрепче, подальше прячь запасы еды и надейся, что если в деревню
Поэтому никто не вышел навстречу одинокому всаднику, въехавшему в деревню перед закатом. За ним следили исподтишка, давясь страхом и завистью: чужак же внимательно посматривал с высоты седла, и взгляд его говорил, что всаднику приходилось видеть сотни таких деревушек и ни за одну из них он не дал бы и ломаного гроша и что весь этот вонючий деревенский сброд – лишь грязь под копытами коня заезжего рыцаря. На мысль о воинственных занятиях приезжего наводил тусклый блеск доспехов под плащом и зловещий контур ножен у левого бедра всадника.
В этот предзакатный час деревня затихла – в надежде, что у чужака нет никаких зловещих планов, что он не привез из города никаких вестей, ни плохих, ни хороших, ибо крестьяне давно были научены жизнью, что лучше не надо никаких новостей вообще, потому что даже новости, по первому взгляду хорошие, имели обычай превращаться в дурные, а те, что и поначалу выглядели дурными, затем легко превращались в ужасающие. Крестьяне ждали, что зло в обличье незнакомого всадника просто минует их, сгинет в вечернем сумраке и можно будет перевести дух и сказать, что сегодня нам повезло – никто не был убит или покалечен, ничей дом не был сожжен, ничья дочь или жена не подверглись надругательству. Все остались при своем, а значит, надо воздать хвалу богам, поскольку следующий день может и не стать таким удачным.
Каждый неторопливый шаг коня приближал всадника к центру деревни, и при благополучном развитии событий там всадник должен был свернуть налево, чтобы направиться к мосту через реку и далее к старой дороге на запад.
Всадник повернул направо, и это было не совсем хорошо. То есть это было не так плохо, как если бы всадник принялся жечь дома, рубить пополам местных жителей или зачитывать королевские указы о новых податях, однако поворот направо был неправильным поворотом. Рано или поздно всадник должен был это обнаружить, вернуться исполненным ярости в деревню и приняться жечь дома, рубить пополам людей и зачитывать оставшимся в живых королевские указы.
Поэтому кто-то должен был предупредить чужака. Пока все не стало совсем худо.
Это с одной стороны. С другой стороны, местные жители не были уверены, что всадник благожелательно отнесется к тому, что какая-то деревенщина вдруг выбежит на дорогу и станет учить заезжего рыцаря, какой поворот правильный, а какой неправильный. Вместо благодарности вполне можно было нарваться на отсечение головы. Поэтому люди семейные и рассудительные остались сидеть по домам. На дорогу вышел трактирщик, у которого семьи не было, да и трактира, честно говоря, тоже. Было четыре стены, которые только по привычке именовались трактиром, остальное было утрачено, причем так давно, что и сам трактирщик не мог точно сказать, кто же были те чужаки, что избавили его от последней утвари, хромой кобылы, двух бочек кислого вина и всей зимней одежды. Заодно трактирщик лишился тогда левого уха и двух пальцев на правой руке, зато приобрел шрам через все лицо. Красоты ему случившееся не добавило, но жена по этому поводу не ворчала, по той простой причине, что лежала в земле. Чужаки, насытив свою похоть, ткнули ей мечом в живот, вероятно, чтобы избавить от душевных мучений. Учитывая это обстоятельство, стоит предположить, что чужаки были все-таки людьми. Хотя во времена столь смутные нельзя быть ни в ком уверенным до конца, и трактирщик знал это получше многих других.