Ночная охотница

Осипов Сергей

– Должно быть, он соврал, чтобы угодить тебе. Впрочем, он уже наказан за свою ложь. А ты – еще нет.

Князь Рустум снова вонзил свой меч, теперь в плечо Ка-Щи. Наблюдая, как кровь вытекает из тела зятя и впитывается в землю, Рустум подвал своих воинов. Те крепко схватили Ка-Щи за руки.

– Я знаю, от какой болезни умерла моя дочь, – сказал Рустум, глядя в глаза Ка-Щи. – Эта болезнь – ты. И раз лекарь-персиянин умер, то врачевать эту болезнь буду я.

8

Утром

следующего дня князь Рустум и его воины покинули дом, где Ка-Щи и Джаншат попытались жить долго и счастливо.

Дом, где в достатке было золотой посуды и дорогих тканей, где из окон виднелись красивейшие горные вершины и чистейшие ручьи, дом, выстроенный для приятной жизни любящих сердец.

Но в доме этом так и не зазвучал детский смех, а вскоре и вообще смолкли все голоса, стихли шаги, и скорбная тишина накрыла дом словно лавина.

Прошел год, а может быть, и два, кто считал? Однажды тишину нарушил стук лошадиных копыт – к дому подъехала дюжина всадников, и первым среди них был князь Рустум. Спешился князь и неторопливо направился во двор. Там постоял он у могилы дочери, думая о печальной своей доле, ибо что может быть печальнее, чем пережить тех, кого любишь!

Потом князь Рустум направился в дом, но не стал бродить по богато украшенным покоям, а вместо того спустился в подвал и не без труда снял тяжелый засов с двери. Засов этот сам он и наложил в прошлый свой приезд.

За дверью его ждала темнота, и темнота сказала:

– Мир тебе, князь Рустум.

Ничего не сказал в ответ князь, лишь позвал воинов, чтобы принесли ему факел. Взяв этот факел, Рустум вошел внутрь, воинам же велел ждать во дворе.

Осветив факелом дальнюю стену, Рустум сказал:

– Так, значит, ты все еще жив.

– Я умер, князь, – ответил Ка-Щи. – Ненадолго. Не навсегда. Я не умею умирать навсегда. Ты ведь знаешь это.

– Я молился о твоей смерти, Ка-Щи. Видимо, я молился недостаточно. Но у меня еще есть время.

– Не очень много, князь Рустум. В отличие от меня ты смертен, и годы твои на исходе. Я вижу это по твоим глазам, я слышу это в твоих шагах.

– А видишь ли ты в моих глазах свою смерть? – тихо спросил Рустум. – Слышишь ли ты в моих шагах свою смерть?

– Если честно, – ответил Ка-Щи, – то нет.

– Жаль, – сказал Рустум и вонзил свой меч в живот Ка-Щи. Тот вскрикнул от боли, дернулся всем телом, и зазвенели цепи, которыми Ка-Щи был прикован к стене за руки, за ноги и за шею.

Отдышавшись, Ка-Щи произнес:

– Это всего лишь боль, князь, это не смерть. Я принимаю ее от тебя, ибо понимаю твою…

– Нет, не понимаешь! – закричал князь Рустум. – Как можешь ты понять меня, если ты не человек и никогда им не был! Как ты можешь понять меня, если ты не отец и никогда не был им! Ты чудовище, Ка-Щи, должно быть посланное на землю, чтобы извести род человеческий!

– Не знаю, кто именно послал меня в этот мир, и не помню приказа извести род человеческий. Если знал бы и помнил такой приказ, все было

бы куда проще для меня, – сказал Ка-Щи. – Ты можешь называть меня чудовищем, князь, но пойми, что ты знаком с этим чудовищем всего лишь некоторое время, я же живу сам с собой сотни лет, и никто не ненавидит это чудовище во мне так, как я ненавижу. Но никак не могу я усмирить мои мечтания, князь. Странный человек, встретившийся мне однажды в степи, назвал меня пленником этой мечты. Мечта эта сковывает меня сильнее, чем твои цепи, князь. Эти цепи покроются ржой, станут ветхими, и обрушатся эти стены, а мечта все равно будет жить в моем сердце. Тут бессилен я, и уж тем более бессилен ты, князь.

– Возможно, я и бессилен в борьбе с таким созданием, как ты, – сказал князь Рустум. – Однако я все рано буду пытаться. Такова природа человеческая – пытаться одолеть неодолимое. Таков и я, несчастный упрямец.

И с этими словами князь Рустум вонзил меч в сердце Ка-Щи, и тот молча закрыл глаза. Посмотрев на тело Ка-Щи, повисшее на цепях, князь Рустум сказал сам себе:

– Был бы здесь мудрец, то сказал бы, наверное, что если природа человеческая – пытаться одолеть неодолимое и решить неразрешимое, то ты, Ка-Щи, самый что ни на есть человек. Однако нет здесь мудрецов, а есть только я, отец, которого ты, Ка-Щи, лишил дочери. И для меня ты останешься чудовищем, достойным лишь смерти.

Сказав так, Рустум погасил факел и вышел из подвала. Он заложил дверь тяжелым засовом и вышел во двор к своим воинам, после чего отправился в свою крепость, чтобы править своим народом и молиться о смерти Ка-Щи.

Прошло еще несколько лет, и снова Рустум приехал на могилу своей дочери. Провел он некоторое время и в подвале, а когда вышел оттуда, то взгляд князя Рустума был весьма печален, а меч испачкан в крови.

Более Рустум не наведывался в тот подвал, ибо вскоре, посреди зимней ночи, пришла к нему Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, иначе именуемая Смертью. И когда вошли в покои князя, то лицо его было спокойным и даже довольным, как будто бы сбылась его мечта. Возможно, что и так, ибо давно утратил он вкус к наслаждениям, а также интерес к собраниям, так что смерти нечего было разрушать и не с кем было разлучать, и был ее приход легок.

И люди в княжестве Руст ума плакали о своем повелителе, вспоминая все его добрые дела и сходясь во мнении, что никогда прежде не было у них столь достойного князя. В скорбных хлопотах никто не вспоминал про узника, запертого в подвале уединенного дома, где жила когда-то княжна Джаншат. Когда же вспомнили про него, никто не решился ехать туда, и потому дом этот стоял пустым, и ходили про него страшные рассказы, отпугивавшие путников и воров.

Но был некто, кого такие рассказы не могли напугать.

9

Однажды на закате этот некто спустился в подвал, где к стене был прикован Ка-Щи. За прошедшие годы тот весьма истощал и ослабел. Рубаха на его груди в области сердца была испачкана засохшей кровью, но, как только дверь распахнулась, Ка-Щи тут же открыл глаза.

– Похоже, Ка-Щи, что сейчас ты уже не пленник мечтаний, но пленник ржавых цепей и вонючего подземелья, – сказал вошедший.

– Эти цепи и это подземелье – результат моих несбывшихся мечтаний, – возразил Ка-Щи.