Ночная смена
Шрифт:
— Но разве ты не злишься? — хриплю я.
Винсент широко разводит руки ладонями вверх.
— Конечно, я злюсь. Ты говоришь, что сбежала, так как решила, что я переспал с тобой только для того, чтобы произвести впечатление на друзей. Злюсь, что ты думала, что я могу так поступить. Злюсь, что не нашел времени познакомить тебя со всеми членами команды, чтобы ты не нервничала так сильно. Я поторопился с этим — с самого гребаного начала — и не знаю, как с тобой не торопиться, и это заставляет чувствовать себя глупым, эгоистичным и выжившим из ума. Так что да. Я чертовски зол, Холидей. Но ничто из этого не меняет моих чувств к тебе.
«Мне действительно
— Предполагается, что я та, кто оказывает грандиозные жесты, — слабо возражаю я.
Винсент складывает руки на груди.
— Ты не будешь оказывать грандиозные жесты, Холидей.
Я поднимаю записку.
— Я буквально делаю это прямо сейчас.
— Ладно, прекрати. Может быть, я хочу хоть раз побыть героем, хоть отец и не миллиардер, и я не состою в гребаной мафии…
— Ладно, во-первых, — перебиваю я, — спортивный роман — это вещь. Ты баскетболист первого дивизиона с красивыми глазами и великолепными волосами. Ты достаточно популярен в этом жанре, — я бы остановилась, чтобы оценить, насколько это очаровательно, когда Винсент краснеет, но я в ударе. — А, во-вторых, хватит этих разговоров обо мне и стандартах. То, о чем я читаю в книгах, не обязательно то, что я хочу видеть в парне. И ты все равно никогда не был ничьим парнем, так что не знаю, почему думаешь, что не стал бы…
Настала очередь Винсента перебивать меня.
— Откуда ты знаешь, что я никогда ни с кем не встречался?
— Джабари. Он нашел меня сегодня в кампусе. Мы поговорили.
— Я сказал оставить тебя в покое.
— Что ж, он замолвил за тебя словечко.
— Я все равно собираюсь убить его.
Я закатываю глаза.
— Послушай, — говорю я, — все, что я пытаюсь сказать — я не ожидаю, что ты будешь персонажем прямо из любовного романа. Ты не вымышленный. Ты не идеален. Но я и не хочу, чтобы ты был таким, потому что тоже не идеальна, и было бы действительно паршиво, если бы я была единственной, кто когда-либо говорит глупости…
— Мы должны выучить язык друг друга, — выпаливает Винсент.
Я хмурюсь.
— Это как ты сказала о поэзии, — продолжает он. — Мы должны научиться говорить на языке друг друга. Узнать получше, чтобы могли уловить весь подтекст и прочее дерьмо.
— Я почти уверена, что никогда не использовала фразу «подтекст», черт возьми.
— Я перефразировал. Подай на меня в суд.
Но он все равно выдвигает убедительную точку зрения.
Мы не так давно знаем друг друга, хотя иногда кажется, что прошли десятилетия с тех пор, как впервые поцеловались в библиотеке во время моей ночной смены. Может быть, если мы с Винсентом начнем передавать друг другу кусочки головоломки, я перестану пытаться заполнить пробелы самостоятельно. И, возможно, нужно свыкнуться с мыслью, что нам потребуется время, чтобы достичь этого — того места, где будет полное представление друг о друге.
Наверное, следует начать получать удовольствие от процесса, вместо того чтобы позволять неизвестности мучить меня.
— Я хочу познакомиться со всеми твоими друзьями, — говорю ему.
Винсент немедленно кивает.
— Хорошо. Я хочу, чтобы ты это сделала.
— И мне бы очень хотелось услышать о твоей семье, и о том, каким ты был в средней школе, и чем хочешь заниматься после окончания школы, и… и я хочу, чтобы ты научил меня всему, что знаешь о баскетболе. Потому что ты не можешь цитировать Элизабет Барретт Браунинг, если я не могу
— Оглядываясь назад, это была дерьмовая сделка, но они не могли знать… — начинает Винсент, затем прищуривает глаза. — Я думал, ты ничего не смыслишь в баскетболе.
Я тасую цветы, книгу и записку в руках, внезапно застеснявшись.
— Ну, раньше не смыслила. Но потом я встретила тебя и перестала перелистывать все попадающиеся статьи и видео про баскетбол в социальных сетях, и начала обращать внимание. Кроме того, я прочитала автобиографию тренера Картера26, которую ты взял в библиотеке. На самом деле, наблюдать за игрой довольно забавно. Прости, я несу чушь, ладно? Теперь это меня волнует. Потому что я забочусь о тебе. Я хочу знать твоё мнение о командах, которые нравятся, и с кем из игроков ты хотел бы оказаться на корте.
Винсент выгибает бровь.
— Тебе действительно интересно?
— Конечно, интересно. Это часть тебя. И мне интересен весь ты, а не только то, насколько хорошо читаешь стихи и… — я резко останавливаюсь и краснею, — кое-что другое.
Винсент моргает, глядя на меня нелепо густыми ресницами, а затем на его лице медленно расплывается улыбка.
— Я хорош в других вещах, не так ли?
Вот и он.
Мой Винсент.
Я чувствую, как все тело расслабляется и обмякает от облегчения. Я хочу протянуть руку и как-нибудь прикоснуться к нему, но руки все еще заняты подсолнухами, любовным романом и запиской. Все, что я могу сделать, это улыбнуться, даже когда начинают щипать глаза, а накопившаяся за последнюю неделю тревога покидает тело и я чувствую себя совершенно измотанной.
— Прости, что испортила твой день рождения, — шепчу я.
Винсент проводит языком по зубам и качает головой.
— Ты испортила всю гребаную неделю, Холидей.
Снова он пытается обратить это в шутку.
Снова открытая книга.
— Винсент, — говорю я несчастно.
Он забирает подсолнухи и роман из моих рук и поворачивается, чтобы очень аккуратно разложить их на витрине полка эротических романов с гордой надписью «ПИКАНТНЫЕ КНИГИ», а затем поворачивается ко мне, кладет руку на плечи и притягивает к своей груди. Тепло его тела просачивается прямо сквозь мокрую от дождя одежду. Я утыкаюсь носом в воротник его свитера и заставляю себя не издавать никаких слышимых плачущих звуков, когда хватаюсь за его куртку. Но глуповато большая рука лежит у меня на спине, так что я знаю, что он чувствует это, когда перехватывает дыхание на вдохе.
— Я думаю, хватит пресмыкаться, — говорит он.
— Ты уверен? Думаю, я могу побегать еще.
Слова заглушаются грудью, но он, должно быть, слышит меня, потому что вздыхает и сжимает чуть крепче. Я пытаюсь дышать ровно и сосредоточиться на биении его сердца.
— Может быть, в другой раз, — говорит он. И затем бормочет мне в волосы, так тихо, что я почти пропускаю это: — Никто никогда раньше не дарил мне цветов.
Я отстраняюсь, чтобы посмотреть ему в глаза.
— Я могу подарить больше, — говорю ему, забывая смущаться, когда слеза выкатывается и стекает по щеке. — Серьезно, я подарю тебе все чертово поле. Чего бы это ни стоило, чтобы ты понял, насколько мне на самом деле нравишься. Я просто — думаю, сейчас мне нужно, чтобы ты дал агрессивно прямолинейное заявление о намерениях. Иначе в голове будут ходить круги, пытаясь что-то интерпретировать.