Ночная смена
Шрифт:
К сожалению, мне все еще приходится дышать. Я дважды похлопываю Винсента по бедру, чтобы он знал. Постукивание — довольно универсальный знак, но эмоции все равно вспыхивают во мне, когда он немедленно отстраняется и дает пространство, необходимое для того, чтобы вдохнуть воздух. Я осыпаю его благодарными поцелуями и небрежными поглаживаниями по руке.
— Мы такая хорошая команда, — говорю я немного хрипловатым голосом.
Винсент слабо смеется.
— Думаю, ты начинающий игрок MVP27.
— Ха! Самый ценный игрок. Видишь, я разбираюсь в спорте.
Винсент
Я снова беру его в рот, а смех переходит в стон.
У меня подкашиваются колени, и начинает болеть челюсть, но есть что-то притягательное в том, что я заставляю его терять самообладание. Теперь я понимаю, что, возможно, он не лгал, когда говорил, что съесть меня было подарком на день рождения. Потому что это? Это восхитительно — наблюдать, как раскрасневшееся лицо Винсента расплывается от удовольствия, несколько прядей растрепанных волос прилипают к влажному от пота лбу. Его тело дергается каждый раз, когда мой большой палец нажимает на ту точку на нижней стороне члена, которая заставляет его мышцы живота сжиматься. Одна рука Винсента все еще лежит на моем затылке совершенно неподвижно, но другая изо всех сил цепляется за книжную полку позади. Слышу, как у него перехватывает дыхание, когда я сглатываю или провожу языком по нежной головке члена.
— Холидей, — хрипит он. Это предупреждение.
Я принимаю твердое решение проигнорировать его.
Винсент сразу же догадывается о моих намерениях, что-то в нем меняется. Рука крепче сжимает волосы. Дыхание становится грубее. Толчки — небрежнее и жестче, ритм сбивается, и его труднее предсказать. Он становится немного эгоистичным.
Я собираюсь заставить Винсента кончить.
Осознание этого вызывает головокружение — и немного жадность.
Я втягиваю щеки и впиваюсь ногтями в мускулистый изгиб идеальной задницы. С низким и грубым стоном Винсент взрывается у меня во рту, горячий, соленый и скользкий на языке. Это, конечно, ново, но не неприятно. Определенно, не так отвратительно, как я всегда предполагала. Но, возможно, потому, что это Винсент, и удовлетворение от того, что я заставила его вот так раскрыться, полностью перевешивает любую брезгливость, которую испытываю к жидкостям организма.
Я проглатываю то, что он дал, сажусь на корточки и вытираю рот тыльной стороной ладони, прежде чем с триумфом смотрю на него.
— Я же говорила, что смогу это сделать, — говорю я.
Возможно, я тоже немного умею нравиться людям.
Винсент, все еще с красным лицом и тяжело дыша, недоверчиво качает головой.
— Как это было? — нажимаю я, нуждаясь в чертовой оценке способностей. — Десять из десяти?
— Подойдёт, если мы сыграем свадьбу в июне? — хрипло спрашивает он.
Я знаю, что он шутит. Я это точно знаю. Кроме того, я все еще не до конца убеждена, что патриархальная, капиталистическая афера, которой является гетеросексуальный брак, для меня. Но это не мешает глупому сердцу вспыхивать, как новогодний фейерверк.
— Придется написать родителям, — говорю я серьезнее, чем намереваюсь.
Винсент наклоняется, подхватывает меня руками под мышки и поднимает на ноги с непринужденной силой спортсмена первого дивизиона. Я рада за помощь. Обе ноги затекли. Винсент меняется со мной местами, так что я могу прислониться
— Как коленки? — спрашивает он, оценивая меня на предмет повреждений.
— На удивление, не так уж и плохо. Куртка определенно помогла.
Он наклоняется и целует каждый дюйм моего лица. Лоб. Щеки. Подбородок. Когда его губы соприкасаются с уголком рта, я отворачиваюсь — потому что представляю, что он предпочел бы не пробовать себя, но Винсент издает низкий разочарованный стон, обхватывает рукой мою шею сзади и целует с открытым ртом настойчиво.
Конечно, он это делает.
— Спасибо, — шепчет Винсент мне в губы. — Это было… да. Черт возьми. Спасибо.
— Не за что, — фыркаю я. — И, эм, с прошедшим днем рождения.
Я улыбаюсь, и он улыбается в ответ, а затем я опускаю взгляд между нами.
— Наверное, теперь ты можешь убрать член, — добавляю я.
Винсент кивает.
— Хорошее решение.
Он отступает назад, чтобы заправить брюки. Затем наклоняется, чтобы поднять черную куртку, которая основательно помята и на ней отчетливо видны два отпечатка в форме колен. Приходится зажать рот рукой, чтобы не рассмеяться так громко, чтобы меня не услышали люди на первом этаже книжного магазина. Тем не менее, фырканье вырывается, и Винсент вскидывает голову.
— Не могу поверить, что я это сделала, — шепчу я.
— Я тоже не могу поверить, что ты это сделала, — шепчет он в ответ, уголок рта изгибается.
— На публике. Типа, прости, что? Кто я такая?
Винсент натягивает куртку.
— Моя девушка.
Он говорит так, словно это очевидно. Как будто нет другого приемлемого ответа.
— Твоя девушка? — повторяю я, прочищая горло, когда голос звучит на несколько октав выше, чем нужно. — Ты еще даже не пригласил меня на свидание. Что, если я опоздаю на три часа? Или буду жевать с открытым ртом? Или закажу самую дорогую вещь в меню и тебе придётся внести залог до того, как придет чек? Или я все время буду говорить о Майе Анжелу?
Винсент видит насквозь мои попытки увильнуть.
— Тогда я научусь ценить Майю Анжелу. Кроме того, мне нравится думать, что Starbucks был первым свиданием, так что мы уже предотвратили эту катастрофу.
— О, ни в коем случае, — говорю я. — Это не может быть первым свиданием.
— Почему нет? Потому что все прошло плохо?
— Ну, да. Но еще и потому, что это глубоко неромантично. Я должна рассказывать людям, что у нас было первое свидание в Starbucks? Извини, это так неловко.
— Ты бы предпочла рассказать людям, что на первом свидании напала на меня в библиотеке?
У меня отвисает челюсть.
Винсент сдерживает смех.
— О, теперь я была агрессором? — требую я. — Забавно, потому что я отчетливо помню, как кто-то подстрекал доказать это и говорил, что полностью мой, на нем можно практиковаться.
— И ты все равно каким-то образом пропустила намек на то, что мой язык был в твоем рту спустя пятнадцать минут знакомства. Разве это не неловко? — Винсент взмахивает рукой, проводя ею по волосам. По этим чертовым мягким волосам.