Ночной дозор
Шрифт:
«Вот сейчас хорошо бы попить кофе», — подумала Катя.
Тут же, что еще раз подтвердило сегодняшнее ее везение, раздался стук в дверь, осторожный и деликатный Стучали трижды.
— Я не могла принести раньше, меня заставляли пить, держали за руки, — принялась извиняться девица.
Катя настолько расчувствовалась, что даже разрешила девушке переступить порог фотолаборатории и сказала:
— Оставьте все здесь, и большое вам спасибо. Можете идти пить дальше.
— Вас там вспоминали.
— Кто?
— Миша.
— Толстяк? —
— Да, он самый. Бегает по всей редакции, спрашивает, кто вас увел. И говорит, что на вас положил глаз.
— Скажи, что я на него положила…
Девушка засмеялась:
— Я именно так ему и сказала. Я же сразу вижу, кто он и кто вы.
Катя не возгордилась.
— Я уже всем обеспечена.
— Может, вам выпить принести?
— Только когда закончу работу.
— У Эдика тут есть хороший коньяк, — заговорщицки подмигнула девушка, — он его не каждому предлагает. Ему азербайджанцы подарили за какие-то фотографии — Потом мы выпьем.
Девушке явно хотелось посмотреть, что же тут печатает Катя. Она даже пару раз пыталась вынырнуть у нее из-за плеча, чтобы заглянуть на лоток глянцевателя. Но Ершова уже успела все убрать и спрятать, а новая партия снимков еще была не готова.
Девушка ушла. Катя уселась перед низким столиком, пристроив на его угол большую чашку с горячим ароматным кофе. Снимки она разложила, как карты для пасьянса и, вооружившись огромной линзой в самодельной оправе, принялась их разглядывать.
Происшедшее хоть и казалось ей сейчас далеким, но не успело стереться из памяти и, как понимала Катя, вряд ли когда-нибудь сотрется. Она помнила каждый момент, запечатленный на снимках. Только теперь все это выглядело не так страшно.
Кровь, тогда вызывавшая тошноту, казалась чисто бутафорской, а налетчики с автоматами наперевес — актерами.
Двигая карточки. Катя восстанавливала последовательность событий, нескромно восхищаясь своим мастерством. Вроде бы, и случайно нажимала на кнопку, ничего не соображая от ужаса, но все снимки мало того, что были четкими, но и идеально откадрированными. Их можно было приводить в качестве учебного пособия по композиции для начинающих фоторепортеров.
— Интересно, интересно, — бормотала она, выкладывая снимки змейкой. — Вот налетчики стреляют по крыльцу, вот один из них разворачивается и палит по окнам. А вот и совсем уникальный кадр, такое впечатление, что он целится прямо в меня. Почему тогда не выстрелил?
И тут она вспомнила. Выстрел все-таки прозвучал, пуля вспорола зонтик. «Вовремя я тогда прижалась к асфальту».
Лишь пару снимков оказались немного смазанными,. но это только придавало им динамику.
«За такой репортаж можно озолотиться, — подумала Катя, — а можно потерять голову».
Наконец она перешла к той части снимков, которые предшествовали стрельбе, которые она делала в спокойной обстановке, когда прохаживалась по набережной. «А вот и мой ухажер. Вот же идиотская рожа! И подкараулила же я его.
И тут Катя вздрогнула. Ее словно ударило током.
Карточка выпала из пальцев. В углу снимка был белый «Опель», возле него стояли трое рослых мужчин. "Ох, ты!
Да это же вы, голубчики! Вот это надо увеличить. Хотя нет, может, простое совпадение — трое стоят у машины.
«Опель» — то точно бандитский, но, может, они просто прохожие? Одежда все-таки не та, что в момент нападения".
Но тут наметанным глазом фотографа она определила, что другими на снимках были лишь куртки, а обувь и брюки те же самые.
— Так, так, сейчас…
Она заправила пленку в фотоувеличитель, поменяла оптику, погасила свет и принялась поворачивать рычаг до тех пор, пока фотоувеличитель не уперся в верхний край штатива.
— Вот так-то будет лучше.
Катя принялась улавливать в рамку для фотобумаги троих мужчин, стоящих у «Опеля», самый старший из них — седой, держал в пальцах у самого живота и изучал какую то коробочку, как показалось сперва Кате. — спички.
«Все-таки, „Кодак“ — фирма хорошая, тут уж ничего не скажешь. Можно увеличивать почти до бесконечности, а изображение остается четким. Зря я на „Кодак“ ругалась, хорошая фирма!»
Она напечатала два снимка, а затем сравнила их. Да, это были те самые люди, те же трое мужчин. На снимке были отчетливо видны их лица.
— Ну, вот и попались! — произнесла Ершова, причем таким тоном, каким произносит следователь. — Попались, и уже не отвертитесь!
И тут же сама себя одернула: "Что я несу, околесицу какую-то? Кого я собираюсь ловить, кого собираюсь сажать? Мне о своей жизни надо думать, а не о бандитах. Да если они прознают, что их кто-то сфотографировал, они меня выковыряют из любой щели. Так дятел выковыривает червя из-под коры толстого дуба, куда бы он ни зашился.
Выковыряют и склюют вместе с негативами, позитивами и всей прочей дребеденью. Надо…"
— Что надо? — тут же спросила она себя, быстро пряча все фотографии в сумку. Лишь два последних мокрых снимка она засунула в глянцеватель и поставила регулятор нагрева на максимум, но барабан был уже и так раскален. В это время в дверь постучали.
— Сейчас, сейчас! У меня бумага открыта — засветится! — громко, отбежав от двери, крикнула Катя. — Я не могу открыть!
— В коридоре темно, я в щель просочусь, — это был голос Эдика.
— Погоди, Эдик, погоди…
Катя собрала все со стола, свернула пленки, засунула их на самое дно сумки. И тут же бросилась проверять, те ли пленки она спрятала или, может быть, случайно прихватила чужие. Негативы были те, и она с облегчением вздохнула. Глянцеватель выплюнул фотографии. Катя подождала, посмотрела на сверкающий барабан, не осталось ли на нем случайно чего-нибудь. Барабан был чист.
— Слава богу! — Ершова защелкнула сумку, затем подошла к двери и повернула ключ. Ремешок сумки она намотала на руку.