Шрифт:
Случилось эта леденящая душу история буквально на днях — в позапрошлые выходные. Само происшествие подтвердило смутные догадки о том, что разные там одноименные сказочки — не чухонь с кукишем навыверт, а имеют под собой вполне реальную жизненную основу. Поэтому и изложение здесь требуется почти документальное. Так что тюти-мути разводить не станем, а сразу к делу перейдем.
Небольшой массив индивидуальных частных строений, зажатый со всех сторон спальными микрорайонами, автомагистралью и чахлой лесозащитной полосой, в планах Администрации Щекинского района носил устрашающее название ЮЩ-34. А в народе его с давних пор именовали просто «Зеленка» из-за буйной
За всеми этими малозначительными действиями наблюдал гражданин Пластинин Вениамин Васильевич, висевший от безделья на калитке и перебиравший ногами по суглинку, поросшему чахлой травкой, в такт раскачиванию жалобно скулившей створки. Время от времени Вениамин Васильевич ныл: «Нин, ну, Нин! Ну, Нина!» Нина Аркадьевна громко вздыхала, пожимала плечами, как бы даже плечевыми суставами поражаясь человеческому нахальству, и притворялась, что ей ничего не слыхать. Бульканье перешло в завершающую фазу, любому стало бы ясно, что флягу переливать Нина Аркадьевна не собирается. Вениамин Васильевич вздохнул и, опасливо отслеживая неторопливые движения рук владелицы фляги, начал приближаться к колонке. Бесстрашно зайдя с прекрасного фаса Нины Аркадьевны, Вениамин Васильевич громко и отчетливо сказал: «Ни-на!»
Фляга уже была завинчена, поэтому делать вид, что и теперь ей ничего не слышно, Нина Аркадьевна не стала. С каменным выражением лица она, собственно, ни к кому особо не обращаясь, заметила: «Для кого — Нина, а для кого и Нина Аркадьевна!»
— Нина! Нина! — восторженно затараторил Вениамин Васильевич, который и сам был отнюдь не сморчком, просто даже удивительно, как его калитка выдерживала.
— Давай, короче, Пластинин! — обречено произнесла Нина Аркадьевна, надевая на плечо веревку от фляги.
— Я, Нина, водку в погреб поставил, а она там, почему-то, вся изморозью покрылась. Жара такая, а она — в таком белом налете, как плесень, что ли… Нин, ты бы зашла, посмотрела, а? Я теперь и пить ее боюсь после недавней палёнки. Ты как-то пузырьки определять учила, а? Зашла бы посмотреть? — резво побежал за начавшей продвижение к цели Ниной Аркадьевной Пластинин, заглядывая в ее подернутые печалью глаза.
— Ну, разве что посмотреть… — задумчиво проговорила сама себе Нина Аркадьевна, и в обоюдном молчании они протащились так с флягой два проулка.
— С другой стороны — чего на нее смотреть-то? — вдруг жизнеутверждающе произнесла Воробьева, снисходительно разрешая повеселевшему Пластинину взять из ее рук веревку.
У самого дома на нее вновь накатили какие-то порочащие Вениамина воспоминания, поэтому она почти угрюмо сказала радостно пыхтевшему помощнику: «Вообще-то мне сегодня картошку окучивать надо!» Но Вениамина было уже не удержать этими чисто искусственными препонами. Оглянувшись, она увидела, что, поставив флягу у крыльца, он решительно подхватил тяпку и направился в огород…
Не так уж было много и водки, морозить-то, собственно, нечего было. Под сало, малосольные огурцы и свежую картошку с укропом водка закончилась довольно быстро, даже пузырьки проверить не успели. Раз цель визита была достигнута, Нина Аркадьевна засобиралась домой. Хотя Васька у нее в лагере был, а мать укатила водиться с внуками к старшей дочке. Да это, конечно, только из подлости некоторые женщины так неадекватно в погребах поступают. К ним со всей душой, по-товарищески… Вениамин Васильевич в полном бессилии перед непостижимостью женского поведения в погребах смотрел, как Нина поправляет юбку, поднимаясь по кривой лесенке погребка.
— Сколько нынче вампиров развелось! Ты просто не поверишь, Воробьева! — с последней надеждой выдохнул ей вслед Вениамин.
— Что? — резко повернулась к нему Нина Аркадьевна. — Какие тебе еще… вампиры?
— Пойдем в дом, Нин, а? Ну, зайдем ненадолго, я там книжки тебе вампирские покажу — ахнешь! Ведь вполне могут среди нас скрываться! — разошелся Вениамин, хватаясь для устойчивости опоры на лесенке за разные округлости не теле Воробьевой.
— Да отлипни ты, ё-моё! Ведь выдумать же такое! «Пойдем, Нина, в дом — книжки читать!» Это среди бела дня! Совсем стыда у тебя, Венька, не стало! Люди на дивиди приглашают, на сидюшники, а этот…
— А хочешь, я тебе тоже дивиди поставлю? Хочешь? — все плотнее принялся цепляться к Воробьевой Венька.
— Иди ты! — грубо ворохнулась Воробьева. — К своей Людке иди дивиди ставить!
— А ты тоже тогда к своему Толику вали портки грязные стирать! — взорвался от такого унижения Вениамин. — Все знают, что он на тебе только из-за ордера женился, когда нас сносить обещали! А эта и рада! Портки его на огороде развешивает, а он в сей момент в неглиже ее же магнитолу к ларьку Шакирыча на пропой выносит!
— Ну, и сволочь же ты! Гад ползучий! Только такая сволочь может в больное место который год… — задохнулась рыданиями Воробьева. — А когда сам… Сволочь… Когда ты эту свою лохудру крашенную на Зеленку приволок? Ты думал тогда, что жизнь мою сломал, как… как… сс…с-стебелек!..
При этих проникновенных словах Нина Аркадьевна повернулась всем мощным корпусом к собутыльнику, пытаясь продемонстрировать на розовом пухлом мизинце диаметр безжалостно сломленного им стебелька, и, не ожидавший такого резкого поворота, беззащитно разлапившийся возле ее филейной части Вениамин полетел, кувыркаясь кумполом, по кривым ступенькам, на самое донышко погреба… По пути он выбил затылком стойку из-под полки, с которой, аппетитно крякнув, на него сверзились две пятилитровые бутыли с маринованным овощным ассорти. Сразу стало очень тихо. Потом Нина Аркадьевна, наконец, смогла выдохнуть, потом вздохнуть, а после этого она оглушительно завизжала: «Веничка! Только не умирай! Что хочешь ради тебя сделаю, Венюшечка, родной!»
Тут она совершила еще один неосторожный, продиктованный излишней эмоциональностью, поступок. Раскинув руки крыльями, она как бы вся устремилась верхней частью корпуса к точке падения Вениамина… Неукротимое приближение трагической развязки ускорили средняя стадия опьянения и роскошный бюст Воробьевой. Зависнув на какую-то секундочку над зияющей бездной погреба, бюст немедленно перевесил все остальные части тела, столь соблазнительного когда-то для недвижного теперь Вениамина. И вот когда она прогрохотала вслед за Пластиным, тогда и наступила настоящая тишина…