Ночной карнавал
Шрифт:
— Я увидела свет в окне и сразу ринулась к тебе, — говорила она весело, бросая небрежным жестом шикарный плащ на меху на безногое кресло, добытое моим стариканом у старьевщика. Я воззрилась на новую, невиданную вещь.
— Привет, Люська, — я поцеловала ее и кивнула головой на плащ. — Откуда такая непозволительная роскошь? Или ты ограбила банк?
Я знала, что Люська жила порой еще беднее меня. Она влачила существование, перебиваясь по-разному: то подпрыгивая нянечкой в многодетных семьях предместий, то подметая конторы, то продавая круассаны и соки на больших сборищах — фестивалях, конкурсах,
Но такой воодушевленной я видела Люську впервые. И богато одетой.
Я перевела взгляд на ее сапоги. Ого! От Андрэ. Лучшая обувная фирма Парижа.
— Просто-напросто купила, котик, — пожала плечами Люська.
— На что? — Мой вопрос прозвучал глупо.
— На деньги.
— Откуда они у тебя?
Я рада была бы не задавать глупых вопросов, но они сыпались один за другим.
И Люська мне все рассказала.
Оказывается, она все-таки переступила ту грань, которая отделяет просто женщину от женщины-проститутки. И сделала это, после долгих и мучительных раздумий, очень быстро.
— Понимаешь, котик, мне смертельно надоела нищета, — говорила она мне, раскуривая сигарету, в то время как я дивилась на ее костюм от Диора, шарф от Шанель и другие диковины нарядов и косметики. — И я решила попробовать. Ты знаешь, это ведь Париж. И ничего тут особенно страшного нет. И в Москве девчонки этим же занимаются. И везде. И всюду! Ну, мир так устроен. Ну, все на этом стоит! Мужчинам нужны мы! И они за это платят! И платят, представь себе, дорого! Очень дорого!.. Дай мне чаю. У тебя есть заварка?.. Я купила тут… полно всего… я же знаю, что у тебя ничего нет…
Люська вывалила из сумки на стол всевозможные яства. Я заваривала чай и думала о Мадлен, героине моего романа. Так вот что нам, женщинам, суждено. Во все времена. Хочешь не хочешь, а идешь на это. Потому что надо жить. А если у тебя семья?! Тогда надо жить тем более.
— У меня сногсшибательный любовник, — приблизив губы к моему уху, зашептала Люська. — Делец. Глава фирмы. Не первой свежести, но… уснуть мне не дает!.. А платит!.. Вот, гляди, — Люська вытряхнула купюры из сумки на одеяло моей нищенской кровати, куда уселась, — и франки, и фунты… и доллары!.. Возьми!.. — Она пододвинула ко мне по одеялу кучу бумажек. — Это я с тобой делюсь на радостях. И знаешь что? — Она остро, пронзительно глянула на меня из-под челки. — Знаешь что я тебе, дуре, скажу? Хватит сидеть здесь и киснуть. Надо делать жизнь. Свою жизнь. У нас, баб, нет другого пути. Ни в России, ни во Франции. Нигде.
— Есть! — попыталась бессильно возразить я. Люська меня даже не слушала.
— Аленка, ты круглая дура! Ну ведь это же все… вот, что на мне… и что еще будет… реально! Я вырвусь из жуткого круга ужаса и бедности! Я поднимусь вверх по лестнице! Вот увидишь!.. Но и ты должна решиться! Я призываю тебя! Это же так просто! И у тебя будет такая красивая, сытая жизнь! Ты забудешь этот мрак… эту жуть, — она приподняла
— Продавать себя?
Я криво улыбнулась. Я понимала правоту Люськи; я знала свою правоту. Мне не хотелось с ней спорить. Я просто очень устала.
— Да, продавать себя! А разве не свой труд ты сейчас продаешь этой твоей мадам?! За копейки… тьфу, за сантимы! За несколько жалких франков, чтоб не сдохнуть!
— Я понимаю, мы все в мире продаем себя. Кто дорого, кто дешево. И те, кто продает себя дорого, знают, на что идут. Они-то и несчастнее всех.
— Почему?! — заорала Люська, тряся меня за плечи. — Я счастлива сейчас! Сча-стли-ва!
— Тихо, не кричи, соседи услышат… Потому что они обманывают других, но себя-то нельзя обмануть. Стать проститутом, проституткой очень легко. Сознательно. Не только от голода. Соблазн роскоши велик.
— А жить всю жизнь как драная кошка, как грязная свинья — не грешно?!
Люська вскочила с кровати и стала сердито резать салями, рокфор, прессованное крабовое мясо. О Люська, неужели жизнь человека — лишь в жратве?! Но Боже мой, Боже, почему я так все время хочу есть?! Убери от меня голод. Возьми от меня жажду. Сделай меня камнем. Бесчувственной железякой. А голод и жажда любви?!
— Что же будет у тебя взамен любви, Люська?!
— Еще и почище других замуж выйду, — сказала Люська с набитым ртом, уписывая за обе щеки бутерброды и крабов. Она тоже, как и я, изголодалась в подвалах и на чердаках Парижа. — Еще как выйду! Позавидуешь! Слюнки потекут! И совмещу приятное с полезным. Выйду за богатого и постараюсь его полюбить. Он будет молодой и красивый. Да ведь и старого полюбить тоже можно. А? Садись, ешь. Нажимай. И советую подумать.
Мы стали думать вместе, поглощая королевскую еду. Люська, вытерев рот, полезла в сумку и вытащила бутылку муската.
— Давай выпьем за твою карьеру, — сказала она мне и подмигнула плутовато. — Я уверена, что ты все равно сковырнешься. И будешь иметь успех. Но тут надо потрудиться. Это ой-ой какой труд. Это тебе не стишки писать.
Она хохотнула и откусила кусочек салями.
— А как это… делается?..
Я спросила очень тихо. Люська еле расслышала.
— Это?.. А!.. Очень просто. Я, например, вышла на панель. Прямо на улицу. И мой фирмач меня тут же и подхватил.
— Тебе повезло, дорогая. Это мог быть шофер… лавочник… вообще бандит. На одну ночь. На минуту. За гроши. Без грошей. С оскорблениями. С побоями.
— Откуда ты про это знаешь? — Люська прищурилась. — Пробовала, что ли?
Я опустила голову. Я вспомнила свою Мадлен.
— Давай прежде муската сперва чаю попьем.
Мы пили чай по-русски, долго, много, прихлебывали, подливали, наливали в блюдечки, дули на горячее, как купчихи. Вспоминали Москву. Смеялись. Хохотали. Плакали. Улыбались. Обнимали друг друга. Люська раскупорила бутылку и разлила мускат прямо в пустые чайные чашки — рюмок у старикана не водилось.
— За тебя, — серьезно сказала черноглазая Люська, моя подруга, и ударила чашкой о чашку. — За то, чтобы ты не пропала. Париж сожрет — недорого возьмет. И никто не узнает, где могилка твоя. Вперед!