Ночной кошмар
Шрифт:
– О, – отозвалась Софи. – Определенно, по делу.
– Жаль. Но тут замечательные чизбургеры.
– Я слышала, – сказала Софи. – И пока сумела противостоять соблазну.
– Мы все еще про чизбургеры говорим?
Она обаятельно улыбнулась:
– Все еще. Да.
– Ясно.
– Я так полагаю, кризис еще не миновал?
– К сожалению, нет.
Люси Куинн, в фирменном темно-синем с красными пуговицами жилете закусочной, подошла к их кабинке и поставила на стол два стакана воды.
– И снова здравствуйте, агент ДеЯнг. Выбрали что-нибудь?
Софи откашлялась:
– Салаты у вас подают?
– Салат по-домашнему, – Люси слегка пожала плечами. – Нормальный. Ничего сверхъестественного.
–
– Чизбургер с картошкой, – заказал Дин. – Леди даже не догадывается, что теряет.
Люси улыбнулась и, достав из кармана жилета, блокнот и ручку, быстро записала заказ:
– Закуски? – когда Дин и Софи отказались, она проговорила: – Хорошо. Все будет готово через несколько минут. Или салат прямо сейчас принести?
– Все вместе, – ответила Софи.
Когда девушка отошла, Дин осведомился:
– Не кажется знакомой?
– Кажется. Насколько я знаю, она дочь шефа полиции.
– Вы ее знаете только поэтому?
– Да, – Софи посмотрела на него с подозрением. – Вы к чему ведете?
Дин полез во внутренний карман пиджака и достал список имен, который написал, пока ждал прихода Софи. Он развернул бумажку и, положив ее на стол, разгладил сгибы и развернул так, чтобы женщина могла прочесть имена.
– Это список подозреваемых в терроризме? – заинтересовалась она.
– Нет. В смысле, скорее всего, нет.
– А что тогда?
– Слушайте, я знаю, как вы беспокоитесь о конфиденциальности пациентов, но я хочу, чтобы вы прочитали этот список и сказали, есть ли в нем знакомые имена.
– Не скажу, что мне по нраву эта идея.
– Читайте список, – велел Дин. – Если вы не знаете ни одного из них, ничего страшного.
– А если знаю?
– Я могу достать судебный приказ. Но давайте обойдемся без крайностей.
Она вздохнула:
– Вы понимаете, что я лично никого не лечу? Да половина этих людей может оказаться пациентами, а я буду в полном неведении.
– Верится с трудом.
– Верьте, во что хотите, – но Софи изучила имена, ведя наманикюренным указательным пальцем сверху вниз так медленно, что было ясно, что она честно пытается их вспомнить.
Дин пристально наблюдал за ее пальцем, ожидая увидеть предательскую заминку, но каждому пункту уделялось совершенно одинаковое время.
– Нет, – в конце концов отрезала Софи. – Ни одного знакомого имени.
– Что ж, стоило попытаться.
– Кто они?
– Очевидцы и пострадавшие, – сказал Дин.
В этот список он не включил только Люси Куинн: хотел увидеть, как Софи отреагирует, увидев ее лично. Но из ее реакции – а точнее, отсутствия реакции – не удалось вынести ничего полезного. Когда Люси принесла тарелки с едой и ушла, Дин проговорил:
– Кажется, я тут все-таки ради удовольствия.
– Мечтайте, – отозвалась Софи, но дружелюбно улыбнулась и занялась салатом.
Надеясь, что Сэму больше повезет с газетами, Дин со смаком вгрызся в чизбургер. «Она и вправду не знает, что теряет» – подумал он. И все еще имел в виду исключительно чизбургеры.
Вполне предсказуемо, хранилище «Фремонт Леджер» располагалось в подвале офисного здания. Служащий помог Сэму найти выпуски газеты годичной давности, переведенные в микрофиши[1]. Сэм начал просмотр материалов за две недели до аварии на случай, если ей предшествовало что-то необычное, но ни в одной статье не упоминались ни мальчик, ни его бабушка. События самой аварии освещались минимально: полицейские заметки и только. Но в последующие дни появились более подробные статьи, некоторые содержали фотографии Ольги Кучарски с внуком. И снова, глядя на снимки, Сэм подивился, какой слабой и болезненной выглядела женщина, с которой он разговаривал пару часов назад. На этих фотографиях она бы запросто сошла за собственную дочь. Сочувствующий репортер расспрашивал ее после аварии о Теодоре, и она называла внука «хорошим польским мальчиком» не единожды. В статье говорилось о том, как она гордится своим польским происхождением, и о том, как ее муж умер от болезни до переезда в Соединенные штаты. Фотографии места аварии показывали разбитый «Чарджер», который буквально сложился в гармошку. Сэм покачал головой: странно, что остальные трое подростков вообще умудрились выжить. Остальные заметки посвящались вождению в нетрезвом виде и употреблению алкоголя несовершеннолетними, перетекая в разряд публицистики. Теодор стал сказочкой-пугалкой для городской молодежи, а менее чем через две недели аварию в прессе освещать перестали. Сэм просмотрел микрофиши за месяц вперед и не нашел больше ничего ни про Ольгу Кучарски, ни про ее внука. Как будто Теодора Кучарски вычеркнули из общественного сознания.
Микрофиш за последние шесть месяцев не было. По словам служащего, недавние заметки переводили еще и в цифровой вид, но пока доступа к ним не имелось. Сэм взялся за текстовые копии времен пожара на швейной фабрике. В огне погибло более тридцати работников. Газеты много писали об этом: заголовки о взрыве, который привел к пожару, о сбое в системе пожаротушения, о причине и виновниках возгорания, а также протокол инспекции и краткие биографии погибших. В течение многих недель после пожара печатались статьи и подробные очерки о жертвах, практически мини-биографии всей жизни каждого из них. Сэм продолжал читать и нашел еще больше популярных статей: как семьи справлялись с потерями, как изменяли свою жизнь, меняли приоритеты; сыновья и дочери возвращались домой из колледжей либо переходили на другой факультет, шли добровольцами на помощь раненным, а один старшеклассник решил стать врачом. Статьи призывали к постройке мемориала, содержали дискуссии относительно его расположения, внешнего вида, строительства и открытия; споры о том, расчищать ли развалины, сохранить, или перестроить в церковь либо общественный центр. Просматривая последнюю порцию статей, Сэм вспомнил об электронном архиве, который он читал до того, как они с братом прибыли в город. Он вернул материалы на полки и вышел из здания, поблагодарив на обратном пути предупредительного служащего.
Если стать на место Ольги Кучарски и посмотреть на обе трагедии, можно понять, как она чувствовала себя, осознав, что Теодора забыли. В последние полгода город разделял общую скорбь, и всеобщее горе исключило ее, потому что ее личная скорбь была слишком обособленной. Кошмары начали оживать в годовщину смерти ее внука, в годовщину, о которой забыли или предпочли проигнорировать все, кроме Ольги Кучарски. По крайней мере, ей так показалось самой. Но оживающие кошмары так просто не проигнорируешь – они продолжают захватывать и привлекать внимание горожан. Вот поэтому Сэм и назвал Ольгу Кучарски нулевым пациентом. Но даже если она и запустила цепочку событий, то явно сделала это случайно. Или подсознательно. Ее жизнь сосредоточилась на двух вещах – ее внук и ее происхождение. Даже репортер из «Фремонт Леджер» заметил это так же, как Сэм, только-только войдя в дом, заметил портрет Леха Валенсы, карту Польши и множество книг, посвященных…
Зажав в руке телефон, Сэм остановился на нижних ступенях здания редакции: на другой стороне улицы располагалась городская публичная библиотека. Он снова опустил мобильный в карман и направился к одноэтажному белокаменному зданию. Поднявшись ко входу, Сэм увидел темноволосую женщину в сером деловом костюме, которая стояла к нему спиной и что-то делала с дверью. Сэм услышал лязганье металла и понял одновременно две вещи: во-первых, что женщина и есть библиотекарь, во-вторых, что она только что заперла библиотеку. Бросив ключи в карман, женщина развернулась и испуганно взвизгнула.