Ночной мотоциклист (сборник)
Шрифт:
Вскоре Павел, покончив с самой спешной работой и мельком оглядев гостиную, вышел на крыльцо. Я последовал за ним — атмосфера дома казалась удушливой и зловещей.
Солнце уже село, но в чистом и высоком небе все еще светились перистые облака. Казалось, идиллическая картина дачного вечера действовала и на Павла: он спокойно курил, облокотясь на перила, и рассматривал траву, деревья и облака. Но желваки, взбухавшие под кожей, выдавали внутреннее напряжение.
— Может быть, я могу чем–то помочь?
— А?.. Нет, —
Закатный свет как–то особенно подчеркивал веснушки на мальчишечьем лице старшего лейтенанта. Мне и в самом деле хотелось помочь Павлу. Ему приходилось во сто крат тяжелее, чем мне: чьи–то судьбы легли тяжелым бременем на плечи. Что стоят переживания журналиста в сравнении с этой ответственностью?
— Чем же он убил собаку? — сказал Павел.
Этот вопрос относился не ко мне, а к какому–то невидимому собеседнику.
— При нем не найдено никакого оружия, — продолжал старший лейтенант. — Странно… Чем же?
Павел спрыгнул с крыльца и подошел к боярышнику, где, как сказал участковый, лежала убитая овчарка. Я тоже сделал несколько шагов и заглянул сквозь колючие ветви. Казалось, что там, в траве, серой грудой ссыпан пепел. Павел приподнял голову собаки и осмотрел ее.
— Сабареев! — позвал он сержанта. — Подойдите–ка сюда на минутку. Тут где–то должен быть топор… или что–то вроде…
Вдвоем они принялись шарить в кустах боярышника и высокой, некошеной траве. Всщре сержант выпрямился, держа в руке находку: топор, насаженный на длинную прямую рукоять.
— Хорошо, — сказал Павел Сабарееву. — Давайте сюда… Теперь сходите к машине и попробуйте еще раз связаться с дежурным…
Почтальон Савицкий, который вслед за одной вышел на крыльцо, испуганно попятился: топор лег на ступеньку, у его тяжелых, на рифленой подошве ботинок. Вид этого страшного оружия окончательно подкосил почтальона. Он побледнел, испуганно юркнул обратно в дверь и больше уже не появлялся. Павел проводил его внимательным взглядом и вернулся к находке.
— Как ты думаешь, мог Воробьев принести этот топор с собою? — спросил Павел и тут же объяснил самому себе: — Нет. Не мог. Слишком приметное оружие… А?
Это был большой, тяжелый колун с зазубренным ржавым лезвием, к которому прилипли клочья серой шерсти.
— Взял где–то здесь…
Павел снова принялся осматривать двор, но поиски были прерваны сержантом Сабареевым, который бодро отрапортовал:
— Центральная сообщила: хозяина все еще разыскивают, раздобыли адрес знакомого, к которому он поехал. Подтверждают, что Шавейкин с трех до шести часов был на совещании в ихней конторе. Если б, товарищ старший лейтенант, они минуток на пять раньше дозвонились в контору, застали бы!
— До шести, а Воробьев умер около пяти, — пробормотал Павел. — Так кто же все–таки… Ладно. Сначала займемся топором. Конечно же, он лежал неподалеку, у дома. Конечно же!
Соскочив одним
— Их моют дожди, осыпает их пыль, — промурлыкал он, поднимаясь и отряхивая брюки. Он был похож на мальчишку, нашедшего тайник пирата Флинта. — Так вот где…
Он снова нагнулся и сунул голову под крыльцо, как бы повторяя движение человека, схватившего топор.
В эту минуту на песчаной дорожке, ведущей к дому, я увидел женщину. Она сделала несколько шагов, потом, заметив нас, остановилась в нерешительности и повернулась было, чтобы уйти, но тут в калитке показался насупленный сержант.
Преувеличенное внимание человека в милицейской форме вряд ли способно обрадовать кого бы то ни было. Очевидно, этим следовало объяснить испуг женщины. Она беспокойно переводила взгляд с Павла на сержанта и переступала с ноги на ногу, не зная куда податься.
Ей было лет под шестьдесят. Очевидно, приехала откуда–то из деревни, парадный плюшевый жакет и узорчатый платок наводили на мысль о том, что визит к Шавейкину не был для нее рядовым событием. До меня долетел чуть внятный запах нафталина: словно бы приоткрыли крышку заветного бабушкиного сундука.
— Вы к кому? — спросил Павел.
Женщина робко приблизилась к нам. Сержант в сверкающей пуговицами шинели и фуражке с кокардой внушал ей больше опасений, чем двое штатских.
— Шавейкина мне, — сказала она. — Но я уж… я лучше это… Уж я, милые, пойду лучше.
— Погодите, не бойтесь. — Павел усмехнулся. — Шавейкин живет в этом доме. — Он перевел взгляд на ее ботики, оставившие на песке отпечатки с четким решетчатым рисунком — Вы уже заходили сюда?
— Заходила, милый, заходила: как приехала, так и заглянула, да замок висел. — Женщину явно обрадовала улыбка Павла, и, оглядываясь не меднолицего сержанта Сабареева, она затараторила: — Из Бугрихи я, гражданин, меня там все знают, а Елистратьев, депутат, как раз напротив живет, а соседи, Зыкины, мне сказали: съезди в Казенный лес, там вроде работница нужна, за дачей смотреть, тебе по болезни как раз подходяще, и адрес дали…
— Они что ж, знакомы с хозяином дачи, эти Зыкины? — спросил Павел.
— Они, может, не знакомы, а шурин их почтальоном работает здесь, в Казенном лесу, он–то и сказал, Савицкий его фамилия. Адрес дали, я и поехала, ну, увидела, что замок на дверях, и пошла пока на станцию, чтобы переждать: у меня деверь там в обходчиках Вы уж меня не задерживайте, милые, я из Бугрихи приехала, и Елистратьев, депутат…
— За что ж мы вас будем задерживать? — сказал Павел. — Может, подождете хозяина?