Ночной огонь
Шрифт:
Мэйхак быстро шагнул вперед, захватил шею локлора серпом пики и подтащил его к себе так, чтобы падающий топор ошеломил его, ударив по покатому лбу. Сразу после этого Мэйхак резким движением потянул серп на себя и в сторону: лезвие глубоко погрузилось в складку шкуры и наполовину разрезало жилистую шею. Локлор медленно опустился на землю, конвульсивно перевернулся и больше не двигался. Оказавшиеся поблизости соплеменники убитого что-то недовольно проворчали и разошлись — схватка закончилась слишком быстро и не доставила им ожидаемого развлечения.
Никто не стал бы извещать Мэйхака о том, что его статус в иерархии племени повысился — ему предстояло самому утвердиться в новом положении, причем любой из локлоров мог возразить против этого, вызвав его на поединок. Мэйхак немедленно прекратил выполнение унизительной работы. Это привлекло к нему пару недовольных взглядов из-под полуопущенных век, но никто не потрудился
Прошла неделя, и Мэйхак, не терявший бдительности, снова заметил признаки приближения опасности. Группа бойцов-локлоров «первой когорты» намеревалась использовать Мэйхака в одной из своих игр — скорее всего, в качестве жертвы, которую прогоняли сквозь строй. Обычно эту роль отводили пленникам из других кочевых племен. Если пленник проходил сквозь строй и выживал, ему разрешали вернуться к родному племени. Нередко, однако, представитель другого клана гордо отказывался участвовать в забаве и стоически сохранял неподвижность, пока воины сдирали с него толстую шкуру, превращая его в истекающую кровью, чудовищную оранжево-желтую карикатуру на человеческое существо. После этого полумертвого пленника объявляли свободным, и он плелся по степи, едва волоча ноги, в направлении своего табора.
Приготовления носили зловещий характер, уже собирались зрители. Среди тех, кто решил поглазеть на развлечение, был некий Бабуджа, боец-ветеран второй когорты, отличавшийся грузной непропорциональностью: ростом больше двух метров, широкоплечий, с грудью колесом, он передвигался вперевалку на коротких кривых ногах. На гребне его черепа угрожающе торчали костистые шипы высотой с ладонь; ороговевшие пластины шкуры на груди были покрыты шрамами и примитивной узорной резьбой цвета высохшей крови. Соплеменники обходили Бабуджу стороной — не только потому, что он отличался сокрушительной силой удара, но и потому, что в бою он впадал в слепую ярость и бросался на всех подряд подобно бешеному быку. Будучи исключительно туп, однако, неповоротливый Бабуджа никак не мог подняться до «первой когорты» — ему приходилось довольствоваться статусом второго ранга. В спокойном состоянии Бабуджа был сравнительно благодушен, хотя и упрям; подобно большинству локлоров, он старался по возможности не прилагать никаких усилий.
Мэйхак колебался лишь пару секунд — другого выхода не оставалось. Подобрав горсть песка, он потихоньку приблизился к Бабудже и швырнул песок прямо в черные, как пуговицы, глаза сидевшего на корточках великана. Ошеломленный Бабуджа вскочил с яростным ревом, размахивая руками — при этом он угодил Мэйхаку кулаком в грудь, и тому пришлось отбежать назад, чтобы не упасть. Стряхивая песок с лица, Бабуджа озирался: кто его вызвал на поединок? Неужели этот щуплый тонкокожий недоносок-роум? Выяснение причин такого поведения выходило за рамки умственных способностей Бабуджи. Вызов есть вызов: его нельзя было не принять. Высокие молодые воины, намеревавшиеся прогнать Мэйхака через строй, угрюмо отошли в сторону — с их развлечением приходилось повременить.
Бабуджа обрел, наконец, дар речи: «Ты что, шутки шутить вздумал? Тебе это дорого обойдется! Готовься к смерти — сегодня бабы сварят твою башку!»
«Твоя башка больше — навар будет крепче!»
«Языком болтать ты умеешь. Это тебе не поможет».
«Если победа будет за мной, я стану бойцом второй когорты».
«Само собой, — пожал плечами Бабуджа. — Только этому не бывать». Условия поединка не имели для него значения, так как результат был предрешен; в любом случае, локлоры часто игнорировали договорные обязательства.
Солнце зашло. Над чернеющей вдоль горизонта неровной линией пологих холмов плыли две бронзовые луны. У яркого костра, скрестив ноги, сидели на земле кочевницы — из-под черных юбок выглядывали их темно-красные и темно-синие панталоны. Воины стояли поодаль, неподвижно и молча — каждый сам по себе.
Переваливаясь с ноги на ногу, Бабуджа сделал несколько шагов в сторону Мэйхака и поманил его: «Подходи, дурачок. Я разрублю тебя сначала сверху вниз, а потом поперек. Ты успеешь увидеть, как твои ноги полетят в костер. А потом бабы сварят твою башку в котелке».
Мэйхак осторожно, бочком, перемещался по кругу, не приближаясь к тяжеловесному противнику. Бабуджа с презрением наблюдал за его маневрами — он не позаботился даже поднять топор.
Мэйхак надеялся уклоняться от топора, оставаясь за пределами досягаемости; любой удар мог убить его на месте. Наступал решающий момент: если его расчеты не оправдаются, вся его жизнь, со всеми ее размышлениями, надеждами и воспоминаниями, мгновенно оборвется. Он приблизился на шаг, пытаясь как можно точнее оценить размах топора Бабуджи. Нужно было выманить противника, заставить его поднять топор и броситься вперед — при этом Бабуджа открылся бы и на какую-то долю секунды стал бы уязвимым. Мэйхак сделал обманное движение вперед. Слишком близко! Мэйхак едва успел отскочить в сторону — топор просвистел у самого уха. Он снова стал потихоньку передвигаться вокруг громадной фигуры — Бабуджа повернулся, размахнулся и резко опустил топор, прыгнув вперед. Но Мэйхака он снова не достал. Локлор раздраженно буркнул и вытаращил глаза, пытаясь понять тактику противника. Почему он не дерется, а бегает вокруг да около? Настоящий поединок должен сопровождаться звоном сталкивающихся топоров, глухим стуком лезвий, врубающихся в жесткую шкуру! В конце поединка самый стойкий из бойцов кромсал обескровленного противника на куски — но глупому роуму традиционные правила боя были явно незнакомы. Бабуджа чуть наклонился вперед и попытался разрубить Мэйхака поперек неожиданным диагональным взмахом снизу вверх — ему уже не раз удавалось успешно применять этот прием. Мэйхак упал плашмя на землю, одновременно вытянув правую руку вперед и зацепив локлора серпом пики чуть выше левой щиколотки. Оттолкнувшись от земли левой рукой, Мэйхак тут же отскочил назад, разрезав подколенное сухожилие противника. Бабуджа больше не мог опираться на левую ногу. Топор снова просвистел у самого уха и глухо ударился в землю; полукруглое лезвие успело разрезать плечо Мэйхака, но не слишком глубоко. Мэйхак лихорадочно откатился подальше и вскочил на ноги. Бабуджа попытался догнать его, прыгнув вперед, но разрезанная нога подвернулась, и он тяжело свалился лицом вниз, раскинув руки и выронив топор. Мэйхак тут же схватил топор и рассек кожистые складки на шее локлора — ему пришлось наносить удар второй и третий раз, пока лысая голова с костистым гребнем не отделилась от тела.
Мэйхак отошел в сторону, тяжело дыша и опираясь на рукоятку топора. Он повелительно вытянул руку: «Принесите пива!» Одна из женщин поспешно забралась в фургон и вернулась с горшком пенистого пива. Мэйхак сделал еще один повелительный жест. Две женщины занялись его раненым плечом. Они промыли разрез, заштопали края и наложили повязку. Указав на голову Бабуджи, Мэйхак приказал сделать с ней все, что положено. Возражений не последовало: женщины отнесли отрубленную голову в сторону и прилежно занялись привычной работой. Они удалили ножами черепные кости, выскоблив мозг и прочие внутренности, после чего вымочили скальп в кипящем растительном масле, очищая его от оставшихся жировых тканей и волокон. Результатом их деятельности стал своеобразный головной убор, состоявший из скальпа с костистым гребнем и прикрепленным к нему железным клювом, который надевался на нос. Мэйхак присвоил также принадлежавшее Бабудже ожерелье из суставов пальцев и его тяжелый топор. Через некоторое время женщины вручили ему трофейный головной убор. Преодолевая брезгливость, Мэйхак надел скальп на голову, растягивая сморщенные складки темно-оранжевой кожи; от скальпа исходила характерная для локлоров кисловатая вонь. Тем не менее, Мэйхаку показалось при этом, что в него впитывается мана Бабуджи — головокружительное, вызывающее трепет ощущение, заставившее его выпрямиться в горделивой позе и уверенно направиться к кормушкам; раньше ему приходилось довольствоваться объедками. Проходя по табору, Мэйхак чувствовал, что отношение к нему изменилось; в какой-то мере ему удалось стать одним из кочевников, занять место в иерархии клана. Тем не менее, каждый раз, когда он бросал взгляд в сторону, он замечал одного из детенышей-чертенят, с неусыпной бдительностью следивших за каждым его шагом.
Мэйхак доказал племени свою полезность, ремонтируя самоходные фургоны. Теперь ему уже не приходилось ежеминутно опасаться случайного нападения, вызванного скукой или раздражением; тем не менее, ему продолжали раздавать пинки и зуботычины, так как молодые локлоры, не находившие выхода избыточной энергии, втягивали его в свои игры. Чаще всего игра напоминала борьбу без правил; в ней применялись любые доступные приемы, причем Мэйхака использовали как живого манекена для отработки этих приемов. Если он пытался уклониться от участия в состязаниях, его безжалостно пинали со всех сторон, пока он, отчаявшись, не вступал в схватку с одним из обидчиков, что заканчивалось дополнительными ушибами и растяжениями. Для того, чтобы не умереть от бесконечных побоев, ему пришлось научиться не только защищаться, но и одерживать верх в таких поединках — чему способствовал многолетний опыт тренировок в МСБР, где преподавалась техника рукопашного боя. Через некоторое время Мэйхак стал наносить противникам настолько ощутимый ущерб, что его перестали насильно втягивать в жестокие игры. Тем не менее, чтобы не терять приобретенный опыт, Мэйхак время от времени сам ввязывался в драку. «Если я когда-нибудь попрощаюсь со степью Тангцанг и покину Отмир, — думал он, — мне никогда больше не придется опасаться поражения в рукопашной схватке».