Ночной Орел (сб. ил. Л.Фалина)
Шрифт:
— Поезжайте. Возможно, что я тоже туда подъеду. Хайль!
Вернувшись в бокс, Кребс обратился к приятелю начальственным тоном:
— Поздравляю, обершарфюрер! Ваш Бошек отлично оправдал себя. Беру вас вместе с вашей гончей. А теперь едем наблюдать за ходом операции, которой руководит ваш незадачливый предшественник.
— О, благодарю вас, господин штурмбанфюрер! — воскликнул фон Вильден и тут же бросился искать официанта, чтобы уплатить за себя и своего нового шефа.
Через пять минут приятели покинули гостеприимный погребок и помчались на машине к площади Карла.
20
Обморок
Мирек открыл глаза и увидел, что лежит в одних трусах на деревянном ларе в тесной, полутемной каморке. Кругом стояли мешки с мукой, на полках виднелись бесчисленные ряды банок, бутылок, кульков. Прямо перед собой он увидел по пояс обнаженного старичка в белой шапочке. Старичок наливал в ладонь спирт, настоенный на мяте, и старательно растирал Миреку ноги, руки, грудь. В каморке было жарко. По морщинистому лицу старичка катились крупные капли пота. Его костлявые плечи то поднимались, то опускались.
Растирания вернули Миреку бодрость. Его кожа приятно горела, по всему телу разлилось ощущение легкости. Старичок, не прерывая работы, то и дело посматривал на лицо своего пациента. Заметив, что паренек пришел в себя и открыл глаза, он удовлетворенно фыркнул и, прекратив растирания, выпрямился. Мирек сел, спустив с ларя ноги. В голове у него еще чуть-чуть шумело, но мысли уже были ясные, четкие. Он мигом вспомнил все, что произошло на площади Карла. Глаза его метнулись по каморке в поисках замечательных парней, которые вырвали его из лап гестаповского агента. Но в каморке не было никого, кроме старичка.
— Скажите, пожалуйста, где я? — обратился к нему Мирек.
Старичок улыбнулся всеми тысячами морщинок своего лица и отрицательно покачал головой.
— Не знаю, милок, ничего не знаю, — проговорил он в ответ тихим, надтреснутым голосом. — Ни я тебя не знаю, ни ты меня не знаешь. Никто никого не знает, но все друг друга уважают и жалеют. Так-то оно правильней, милок… Меня попросили, и я потрудился. Теперь ты снова молодец, и не нужно ни о чем спрашивать. Ногами-то двигать можешь?
— Могу.
— А ну-ка пройдись, я погляжу.
Мирек спрыгнул с ларя и сделал несколько осторожных шагов. Тотчас же икру его левой ноги скрутила жестокая судорога. Он вскрикнул и заковылял обратно на ларь.
— Что, милок, судорога? — участливо спросил старичок.
— Да, в левой ноге.
— Ну что ж, милок, приляг еще на минутку. Сейчас мы ее разотрем…
Мирек лег на ларь животом вниз и вытянул ноги. Старичок снова принялся растирать его мускулы спиртом с мятой.
— Где моя одежда? — спросил Мирек.
— Не знаю я ни о какой одежде, милок, — кряхтя от усилий, ответил старичок. — Знаю только одно: тебя нужно привести в человеческий вид, одеть пекарем и отправить куда-то с корзинкой свежих булочек. Ты поедешь на велосипеде с поклажей на спине. Ездить-то хоть умеешь?
— Умею. У меня есть велосипед… то есть он был у меня еще сегодня утром.
— “Есть”, “был”! Главное — что умеешь. Ну что, болит еще?
— Нет, уже прошло. Спасибо вам.
— Ну, попробуй пройдись.
Мирек осторожно слез с ларя и сделал по каморке несколько шагов.
— Все в порядке! — улыбнулся он старичку.
— А ты еще, еще походи, милок. Вдруг она, проклятая, снова вгрызется в ногу. Тебе ведь сейчас же ехать надо!
Мирек принялся расхаживать все быстрее и уверенней. Ноги его слегка подламывались, но судорога не возобновлялась.
— Ну вот, теперь вижу, что ты молодец. Закусить хочешь?
— Нет, спасибо. Я недавно ел.
— Как хочешь. А вот это вот все-таки выпей. Это не повредит!
Старик отлил из банки в стакан красного сиропу и плеснул в него спирту. Мирек выпил жгучую липкую жидкость и сразу почувствовал, как от желудка по всему его телу разлился приятный огонь.
— А теперь, милок, давай одеваться…
Старичок извлек откуда-то из-за мешков и бросил на ларь старые штаны, заляпанные мукой и тестом, латаную рубаху, ветхий свитер, куртку, покрытую коркой ссохшегося теста, рваные носки и стоптанные ботинки. Мирек все это молча напялил. Когда он был готов, старичок придирчиво осмотрел его и, видимо, остался доволен:
— Пекарь, милок! Настоящий пекарь!.. Только еще мучицы надо добавить!..
С этими словами он поддел из мешка пригоршню муки и обсыпал ею Мирека с головы до ног. Переодетый в заскорузлое тряпье и весь в белой мучной пыли, Мирен действительно был неузнаваем. В довершение ко всему старичок достал с полки белую шапочку и нахлобучил ее Миреку на голову.
— Теперь можешь ехать, милок, куда угодно. Пойдем!
— Погодите! — Мирен взволнованно схватил старичка за узловатую руку.
— Ну, что еще? — спросил тот ласково.
— Вы так много для меня сделали, а я вас совсем не знаю. Как мне отблагодарить вас?
— А зачем тебе благодарить, милок? Ты человек — я человек. Ты чех — я чех. Вот тебе и весь сказ. Ну, пойдем. Там уж, вероятно, заждались тебя.
Они вышли из каморки и очутились в пекарне. Воздух здесь был раскален. В огромной печи гудело пламя. Двое полуголых потных парнишек быстро и умело плели из теста крендели и кидали их на широкие листы. Они лишь мельком взглянули на Мирека. Весело засмеялись и снова занялись своим делом. Старичок погрозил им пальцем и, не останавливаясь, вывел Мирека из пекарни в прохладный, сумрачный коридор. Здесь на пустых ящиках сидели двое парней в синих рабочих блузах. Они поднялись навстречу Миреку. По скованности их движений, по настороженным взглядам Мирек сразу догадался, что это не те парни, которые помогли ему убежать с площади Карла. Он недоверчиво покосился на них и остановился в нерешительности.
Тогда один из них подошел к нему вплотную и тихо сказал:
— “Ольга”!
— “Верность”! — поспешно ответил Мирек.
— Как самочувствие?
— Отлично!
— Тогда едем!..
Старичок быстро шмыгнул в пекарню и вынес оттуда корзину со свежими булочками. Парни подняли ее и помогли Миреку продеть руки в помочи. Корзина плотно легла Миреку на спину.
— Не тяжело тебе, милок?
— Нет, что вы! Совсем не тяжело!..
— Ну, тогда топай! Ни пуха тебе ни пера! — сказал старичок и тотчас же скрылся в пекарне.