Ночной Полёт. Огнеплавкая лель

Ir StEll A

Ни хух а сап-бе! – одолжил не задолго до края смерть для самое себя и пожелал на прощанье: «Идите во тьму!».

А мы знали его совершенно другим. Неженатым и трезвым как лётчика. Цикута – авиационный бензин человечества, прорасти во мне свои корешки, процарапай во мне свои острые лапоньки, разорви на вздорные клочки мою разнеженную о кровь степи нутрь. Сто крат увеличенный, постигший затмение, согласившийся со своею никчёмностью, разливший вокруг себя напиток бессмертных богов, заповедовавший жить да жить, вкрадчиво обесточенный самостоятельно за мгновенье застрявшее в вечности, позабывший как можно дышать, испытавший субстанциональный надрез о

края своих век, на вдохе зашедшийся кашлем извечной тоски – «Не знаю! Не знаю! Не знаю!». Когда его сетями вылавливали втопшего в иле мокрой реченьки Стикс ён распух уже как ужака какая-то и не мог слова вымолвить ни в своё оправдание ни в хуя. Он представлял впервые и реализовавшись вконец живую чистую боль.

– Сократ, ты член партии? – криво усмехнулся читавший его досье рейхс-фюрер Харон.

– Жид проклятый! – разорвал нутро чрева Сократ. – Яблоко червоточило!

– Хуй с тобой, гад! Тада ы я – жид, - облокотился о края корёжащегося своего линкора Харон. – Будым с тобой жыдобать заодно!

Сумасшедший Сократ пил из речки ладонями неба муть. В царстве теней ведь не станешь ни кроликом, ни бабочкой, ни лютой зимой. За Стиксом только синдром. Синдром не прекращающегося последнего глотка, синдром отравленной вечности, синдром в босых тапочках по сиренево-серому снегу тикать голыми пятками – от сибя! От сибя! От сибя! «На хуй всё!», подумал Сократ вам на ухонько и вам пришлось оборачиваться – проверять. А ну как кто в комнате, а ну как за плечом смертушка, а ну как уж подписывают и по тебе табличку в холодном морговом заведении, чтоб навесить на лёд? Но внимательно вглядевшись в эпицентр события, он, наконец, внял. Выживать было незачем. Никто и не помирал. Только корчилось, и корчилось, и корчилось в нём и над ним в предродовых лютых сумерках болевое, уже надорванное им, небо…

Жизнь протяжённостью в постижение, неловкость на выходе, тяжёлые формы идиотизированного, не прекращающегося детства, вокруг наэлектризованная колючая проволока попеременно с мягкой обивкой суициидальной невозможности жёлтых домов. Свет в глаза человечеству! Видит пусть… Тебе, падла, не для того в рот поганый твой впихнули монет измельчённого долара, чтобы ты-тварь в пограничную реку блевал, а за проезд! Это Стикс… Было тихо… Темно… Когда я выходил из его тёмных вод навстречу тебе… Ведь правда ты будешь единственный, кто не испугается там тогда?

Всех иссушило головушками, всех сложило по колышкам, в чистом полюшке во рядки чёрных трав. Сократ задумался над землёй: «Смерть – крошечка лакомая, а не мне… Эх, так и не довелось!». С тем поднялся, штаны засучил, рукава. На четвереньки встал – дело обычное. С-под когтей уже крался искрами о чернь земли светоточивый огнь. Шерсть загривком дымилась и дыбилась. И по колени и локти в земле, он помчался на испепеляющий зноем восток – подышать огоньком из ясных светосолнечных ран…

P.S. А тебя тогда ещё не было. Давно. Когда на верёвках ещё не сушилось бельё и померанец чёрный снег словно жук пролетал мимо и задел осторожно крылом сознание так и не проснувшегося в бесконечных колонах и шеренгах так и не рождённых на свет в сотах доли его так и не выстывшей.

Адежка (Харонюк)

Сеть-журнал звался жалобно:

факира нет…

Ну чё, бляди, притихли-та? Все мы тута пизды смесь с прожектором. Помер бог? Паздравляю, пиздёныши! У гарылы хуй крепче трамвайнага поручня – таперь праверяй! У-у-у, истохайзы!!!

Издобуду вас! На празднак сабе! На закусаху! Уготовился? Сподыгайсь…

Хе-хе-хе…

А ты, сука, в себе выибал дьявола? Ничиго не оторвалось? Не обоссысь – тут уж дальше-то ехать некуда, а ты всё валяешь в штаны словно маленький. На хуй всё! Адыргай-з-з-з, страшна прятатс-са? У-и-ууу! Анзой!…

А-ыд-ггызь… урр-га… Изненавизин текёт и скапаетеся из с меня… Возлюби меня первого, хуев друг! Я с табя вьюс, как венушка… Ежели иё не надгрызать, она целая и с иё не капаит кров… Но какой неземной вкус! Какы страныи изыски! Грызть себя… Што грустишь-т, нелехко, людоедушка? Всех изжрав, а типер вроде некава? Как жи так, а вот вкусн сам друг! Приготов из себя кашку кусную… Бра-ыр-гга-а-а-а…

Дуже страшна газетка, так сталося. Оранживая, как солнышко, как лето, как море, как почему-то верблюд. Я вот гвозди сичас из сибя повыткаю и если не потикёт сильно кров стану ласковым. Полигшаит в котлах…

Свет – единственное истинное устремление всего живого. Всё стремится к Нему. Всё жаждет прийти. Всё спокойно и неторопливо в глубочайших своих проявлениях. Всё исполненно неостановимой, нестраждущей, небеспокойной силой невероятной и непостижимой сюиты Пути. Путь лежит сквозь бесконечный песок пустыни безрадостной. Песок мёртв и невесом в ощущении. Он озаряется признаком будто бы жизни лишь соприкасаясь со взглядом обращённым к Свету. И лёгкие искры соприкосновения будоражат и будоражат безмерное отсутствие долгого сна на великом Пути.

P.S. Ништо нет? Тоже правильно ты тогда разганешайс и до зеркалу прокрадись незамеченным остальными умалишёнными. А там – проверяй. Там! Униже пупа. Может есть? Ест ли нет, то беда и действительно… Чшуть ни абасавсь тут ид от смеху! В общем так, ест ли нету – пришьют. Счас случается. А ты лушши люби медсестру или там санитаров своих, может меньше пизды-то обломится и тогда не горюй – у всех есть, а у табе как всегда. Обделили и далее. И опять не горюй! Чем-т обделили-та? Пиздой! Ёлка сраная, ты же вдумайся хоть как раз, устал увещевать…

Прощай, реинкарнация!…

Волоколамск

О эй ы х ха!..

К-кому излагаю я жизнь как о просушку высечен ток?.. Кому заиккаяс пою?.. Кто прорвал фронт и оказался на вдруг всё ж заповеданно здесь??? Стелитесь по мне, вейте ветра…

По суху, вышло так, что нни-е довелось… Повидав реку Изыйдь оборот стал не нужен, не нов… И окунуло оземь в по самы портки…

Что-то беспокоит как снег тревожит мою иссохшую по тебе нежность… Седой как стал… как восток… как радость… как зимовье лютой литой… Из неб..ба соткан… Из любви и соли распят… Из-зай лейсся вновь и вновь и вновь мил лай смех как ток…

Потрогал лицо лапой и поседел… Потрогал лицо лапой и побледнел… Дотронулся до край гнёздышка и обрёл чуть…

Жил однажды в лесу неба друг… Ведь приход… Был его позади так давно… Очутился и как… теперь что – пал не пал, так живи… Он и жил… Только редко на звёзды брал взглядывал: видно там, что живёт на земле кое-кто?.. Да брал в руки холодный огонь себя спрашивал – «Разве настала пора?»… И постигал о себя – неверн путь… Искры верного лишь корёжатся о борта… Лайнер в крен изошёл… рвёт позёмка дрожь… Выход есть… Воздух гор… Солнце всходит как здесь… Люди дня… Утро мира… Люди любви… Как я долго истал по вас…