Ночной рейс в Париж
Шрифт:
— Мы все проверим, — решил я, — а сейчас ты, Джипо, и ты, Маркус, — осмотрите коттеджи. Нам нужна сухая одежда и какая-нибудь еда. Все, что найдете, принесите к церкви. Мы будем ждать вас там.
Двое братьев осторожно скользнули в сторону домов, а Туки, Отто и я приблизились к церкви. Мы осмотрели церковный сад, а затем подошли к окнам. Человек тридцать пять мужчин и женщин и десятка два детей наблюдали, как священник в сутане и кружевах торжественно ведет службу перед коленопреклоненными женихом и невестой. Мы проследили за торжественной церемонией до самого конца, не пропустив ничего. Когда обряд бракосочетания
Отто быстро обошел здание церкви, чтобы ворваться в нее с заднего хода, одновременно мы с Туки вступили в церковный предел через главный вход.
— Всем оставаться на местах! — крикнул я в спину уходящей процессии и демонстративно нацелил «томпсон».
В ответ пронзительно закричали женщины, а некоторые из мужчин бросились к заднему ходу. Но там их встретил Отто.
В церкви стало тихо, и толпа крестьян, пораженная нашим приходом, застыла в молчании. В нашу сторону мимо новобрачных поспешил священник. Его глаза пылали, как огонь.
— Вы оскверняете Божий дом! — гневно обратился он к нам.
— Заткнись! — прорычал в ответ Отто.
— Хулиганы, — прошипел святой отец тоном ниже, — я не боюсь вас! Убирайтесь отсюда! Убирайтесь…
Отто сделал шаг, чтобы схватить священника, но Туки встал между ними и отпихнул немца назад.
— Ты что? Если ты прикоснешься к нему, они разорвут тебя на части. Не поможет никакое оружие. Все-таки ты глупый немец. Одно слово — краут!
Отто отступил.
Я проскочил мимо них и, схватив невесту за руку, повернулся к жителям деревни, которые глядели на меня и хмуро молчали. В этом молчании чувствовался протест. Жених бросился йс своей молодой жене и попытался оторвать ее от меня, но Туки оттолкнул его в сторону.
— Подайся назад! — крикнул он.
Только теперь я обратил внимание на различие в возрасте обвенчанной пары. Ему было под пятьдесят, а девушке лет двадцать, не больше.
— Мы не сделаем никому из вас ничего плохого, — сказал я, повысив голос. — Мы вынуждены задержаться здесь, пока не утихнет буря.
Священник, стоявший рядом со мной, придвинулся еще ближе.
— Освободите ребенка!
Она взглянула на меня. Ее светлые волосы были плотно уложены на голове и зачесаны назад, она учащенно дышала, полные груди, выступая из-под белых кружев свадебного платья, поднимались и опускались, любопытство и возбуждение светились в глазах.
Она медленно повернулась к своему пожилому мужу и принялась что-то говорить ему с презрительной интонацией. Она говорила быстро, не давая ему возможности ответить: сначала на полуфранцузском-полуиспанском диалекте, затем полностью перешла на французский.
— И ты не собираешься ничего делать?! — возмутилась она.
Люди, собравшиеся в церкви, зашептались между собой. Жених стоял неподвижно, его лицо побледнело, он оглядел своих земляков быстрым взглядом. Что-то невнятно ответил, но она даже не стала слушать.
— Неужели это то, что меня ожидает, когда мы будем жить вместе? — продолжала она ледяным тоном. — Воспоминание о твоей трусости в день нашей свадьбы? Значит, мало того, что я выхожу замуж, чтобы угодить своим родителям и дать им возможность получить хоть какие-то средства к существованию на старости лет, мало того, что выхожу эамуж за человека, который скорей годится мне в отцы, — она повернулась к собравшимся в церкви людям, обращаясь прямо к ним, но по-прежнему адресуя свои слова этому человеку, — и этого еще недостаточно? Нужно, чтобы вся деревня, все мои друзья и соседи убедились, что ты не только скупец, эгоист и развратник, но еще и трус? Так, что ли? Отвечай!
Она глубоко вздохнула.
— Успокойся, Сидония! — хрипло выговорил он, оглядываясь вокруг.
— Этого мало… — вновь заговорила она, но он дал ей пощечину.
Деревенские опять зашептались и забормотали. Женщины издали стон не то сочувствия, не то возмущения.
Получив пощечину, она с ненавистью посмотрела на человека, ставшего ее мужем.
— Ты ударил не того, кого надо, — с мягким укором сказала она.
— Заткнись!..
— Они преступники, а не я, — расхохоталась невеста.
— Сидония, пожалуйста, не надо, — просила женщина, которая, судя по всему, была ее матерью.
— Успокойся, старушка, — сказала она.
— Ты осмеливаешься так говорить с матерью! — воскликнул священник с негодованием в голосе и резко повернулся ко мне. — Это вы так действуете на нее! Это вы превратили бедную девушку в…
Последнее слово он выкрикнул визгливо и неприятно.
— Я больше не бедна, святой отец, — напомнила Сидония, внимательно наблюдая за мужем. — Я вышла замуж за богатого человека. Но я подумала, что будет, если мои дети станут трусами? Такими, как он, трусами и слабаками, а, святой отец?
— Бог мой! Сидония! Они же вооружены, — просительно обратился к ней муж. — Они же преступники, убийцы…
— Трусливое ничтожество! — вскрикнула она, в первый раз повысив голос.
— Трус! Трус?! Я покажу тебе! Я… — завопил он.
Он обогнул Туки и с ревом, подобным реву быка, растолкал жителей деревни, столпившихся вокруг нас, и пошел к выходу.
Сидония, хищно прищурясь, смотрела, как ее муж бежит к двери.
Отто поджидал его. Мужчина неуклюже размахнулся. Отто легко увернулся и свалил его ударом пистолета. Мужчина поднялся и вновь рванулся вперед. Он не понимал, с кем встретился. Методично, жестоко, по- зверски немец лупил этого незадачливого жениха рукояткой пистолета по голове до тех пор, пока тот не растянулся на полу.
Сидония стояла, закусив нижнюю губу и наблюдая за обоими мужчинами, а потом подбежала к мужу. Туки и я сразу же двинулись за ней. Отто лениво прислонился к стене и ухмылялся.
— Ты, краут, — напряженно сказал Туки. — Ты здорово повеселился.
— А ты хотел, чтобы я его отпустил? — поинтересовался Отто.
Сидония опустилась на пол рядом с мужем и склонилась к его груди, прислушиваясь к дыханию.
Она вскинула голову вверх с искаженным гримасой ртом, с размазанной по щеке кровью мужа.