Ночной садовник
Шрифт:
— О'кэй, я получу список, — сказал Уилкинс.
Ронда посмотрела на часы:
— Джуз, тебе ведь нужно ехать в офис на предъявление обвинения, не так ли?
— Да, — ответил Реймон. — И позвонить сыну.
Реймон пошел по тропинке, которая тянулась через центр сада. Он проходил мимо делянок, на которых были разбиты красивые газоны, и мимо самодельных табличек с изречениями типа «О чем нашептала виноградная лоза», «Пусть растет» и «Тайная жизнь растений». Мимо жестяных флюгеров, которые крутились под легким ветерком, и миниатюрных флагов, наподобие тех, что можно увидеть на автомобильных стоянках. Наконец, выбрался из сада, сел в машину. Некоторое
Образ Холидея потускнел. Реймон подумал об Асе Джонсоне и о том ужасе, который тот испытал в последний момент. Он думал о том, что переживают родители паренька, Терранс и Хелена. Перед глазами возникло имя Асы, и он вдруг заметил, что наоборот оно читается точно так же. Сидя в машине, он обдумывал догадку. Потом подумал о сыне.
Не торопясь, включил зажигание и поехал в центр.
Холидей сделал глоток, еще один и поставил стакан с почти не растаявшим льдом на стойку бара. Не стоило ездить на место преступления. Но ему было любопытно, в этом все дело.
— Расскажи нам сказочку, Док, — предложил Джерри Финк.
— Ничего новенького, — ответил Холидей. Он не мог даже вспомнить, как звали женщину, с которой он переспал накануне.
Боб Бонано, опустив несколько четвертаков в музыкальный автомат, пританцовывая, возвращался к стойке под печальные звуки губной гармошки и торжественные такты песни «В гетто».
— Элвис, — сказал Джерри Финк, — пытается быть социально значимым. Какой дурак сказал ему, что он Дилан?
— Да, — согласился Бонано, — но кто сейчас ее исполняет?
Певица пропела первые строчки. Джерри Финк и Брэдли Уэст, сидевшие рядом с Холидеем, закрыли глаза, старательно вслушиваясь в мелодию.
— Это «Бэнд оф Голд», — наконец сказал Финк.
— Нет, — возразил Бонано.
Холидей не слушал песню. Он вспоминал о Джузе Реймоне, стоявшем над телом мальчика.
— Она пела и о Вьетнаме, — сказал Уэст. — «Верните парней домой», помнишь?
— Это Фреда Пэйн, и мне плевать, что она пела, — сказал Бонано. Он бросил на стойку пачку «Мальборо Лайтс», проводив взглядом вылетевший из пачки фильтр одной из сигарет. — Эту она не пела.
«Интересно, — подумал Холидей, — обратил ли Реймон внимание на то, что имя мальчика пишется одинаково слева направо и справо налево, значит, снова убитый с палиндромным именем?»
— Так кто же это тогда, скажи нам, умник, — распалялся Финк.
— Кэнди Стейтон, — ответил Бонано, закуривая.
— Ты знаешь, потому что видел имя на музыкальном автомате, — недовольно проворчал Финк.
— Ставлю доллар, — сказал Бонано, игнорируя реплику Финка, — какой был самый известный хит Кэнди Стейтон?
«Интересно, — размышлял Холидей, — связал ли Реймон это убийство с теми, ведь все тинейджеры
Реймон был весьма неплохим копом, правда, как считал Холидей, ему мешало излишне строгое следование букве закона. Ему было далеко до того копа, каким когда-то был он сам. Реймон так и не смог научиться налаживать контакт со свидетелями, в чем так преуспевал сам Холидей. И те годы, которые Реймон провел в отделе внутренних расследований, занимаясь в основном бумажной работой, совсем не пошли ему на пользу как полицейскому.
— Понятия не имею, — пожал плечами Финк.
— «Молодые свободные сердца», — сказал Бонано с самодовольной ухмылкой.
— Ты хотел сказать «Пацаны в улете», — усмехнулся Финк.
— Что?
— Это одна из песен диско, — сказал Финк. — Думаю, она пришлась бы тебе по вкусу.
— Не думаю. И ты должен мне доллар, чертов еврей.
— У меня нет доллара.
Бонано вытянул руку и легонько стукнул Финка по затылку.
— А как насчет оплеухи, она стоит доллара?
Холидей осушил свой стакан и бросил на стойку купюру.
— С чего вдруг такая спешка, Док? — спросил Уэст.
— Есть дело, — сухо ответил Холидей.
Реймон посетил заседание, на котором Тайри было предъявлено обвинение, и, вернувшись на место преступления, продолжил опрос потенциальных свидетелей. Потом отвез Ронду Уиллис в отдел, позвонил Диего на сотовый и, пересев уже в собственный «шевроле тахо», вернулся в город. Он приехал в свой район, но домой не пошел. Его смена закончилась, но рабочий день еще не был завершен.
Дом Джонсонов, стоявший на Сомерсет-стрит к востоку от средней школы Кулиджа, представлял собой скромное ухоженное кирпичное здание в колониальном стиле. По обеим сторонам улицы стояли машины. Люди осторожно заходили, приносили немудреные закуски, выражали соболезнования семье и так же осторожно, не задерживаясь, уходили. Официальная церковная служба и поминки будут позднее, но родственники и близкие друзья чувствовали, что необходим немедленный отклик. Никто не мог быть готовым к такой ситуации и никто толком не знал, что уместно в данный момент. Запеканка или простая лазанья были самым нейтральным знаком внимания.
Реймона, после того как он представился другом семьи и офицером полиции, впустила в дом незнакомая ему женщина. В гостиной сидели люди, некоторые молча, сложив руки на коленях, другие тихо переговариваясь. Младшая сестра Асы Диана и две другие девочки — двоюродные сестры — расположились в холле на ступеньках лестницы. Диана не плакала, но видно было, что она в смятении.
— Джинни, — представилась женщина, пожимая руку Реймону. — Вирджиния. Я сестра Хелены. Тетя Асы.
— Да, мэм. Примите мои соболезнования.
В женщине он сразу же заметил черты Хелены: такая же сильная мужеподобная фигура и вечно озабоченный взгляд, словно женщина несет тяжкий груз и знает: вот-вот случится что-то страшное.
— Хелена вернулась из больницы?
— Она наверху — в постели, ей дали успокоительное.
— А Терранс?
— Он на кухне. С ним мой муж, — Джинни коснулась плеча Реймона. — Вы что-нибудь нашли?
Реймон слегка качнул головой.
— Извините.
Он прошел через небольшой холл в маленькую кухню, расположенную в задней части дома. Терранс Джонсон и еще один мужчина сидели за круглым столиком и пили пиво из банок. Джонсон встал, чтобы поздороваться. Они пожали руки, обнялись. Реймон похлопал Терранса Джонсона по спине.