Ночной шторм
Шрифт:
— Я уже остановила один форсированный мопед по дороге сюда, — сообщила Тильда.
— Молодец, — одобрительно кивнул начальник полиции, — ты им показала, что полиции нужно бояться. На следующей неделе мы официально откроем участок. Пресса приглашена. Газеты, местное радио… Придешь?
— Конечно.
— Ну и чудесно. И еще… Я знаю, что прежде ты работала в Вэкшо, но тут тебе придется работать самостоятельно. В этом есть и плюсы, и минусы. Ты сама можешь планировать свой рабочий день, но это означает и большую ответственность. Отсюда до Боргхольма полчаса езды, так что, если что-то случится, не стоит рассчитывать на то, что подкрепление прибудет сразу же.
Тильда кивнула:
— В полицейской школе мы прорабатывали такие ситуации. Учителя…
Майнер хмыкнул.
— Учителя понятия не имеют о реальной работе, — сказал он.
— А мне они показались достаточно компетентными, — отрезала Тильда.
Она ненавидела такое обращение, это было все равно что сидеть на заднем сиденье в полицейском автобусе и молча слушать старших, как полагается молодым полицейским.
Хольмблад внимательно посмотрел на нее и произнес:
— Важно, чтобы ты не забывала о больших расстояниях на острове, отправляясь одна на задание.
Она снова кивнула, сказав:
— Надеюсь, я справлюсь.
Начальник полиции намеревался продолжить инструктаж, но тут на стене зазвонил телефон.
— Я возьму, — сказал он и в два шага пересек комнату. — Наверняка это из Кальмара.
Он снял трубку и сказал:
— Полицейский участок Марнэса, Хольмблад.
Прослушав сообщение, комиссар спросил:
— Где?
Получив ответ, он произнес:
— Вот как… Мы приедем.
И повесил трубку. Потом сказал:
— Звонили из Боргхольма. К ним поступил сигнал о смертельном случае на севере Эланда.
Майнер вскочил со стула.
— Где?
— У маяков Олудден. Кто-нибудь знает, где это?
— На юге, — ответил Майнер. — Семь или восемь километров.
— Тогда возьмем машину. «Скорая» уже в пути. Похоже, речь шла об утопленнице.
Зима 1868 года
С постройкой маяков в Олуддене все — и жители окрестных деревень, и моряки — стали чувствовать себя безопаснее. По крайней мере, так считали те мужчины, что строили эти маяки: они думали, что они заботятся о безопасности. Женщины знали, что это не так.
Смерть была еще ближе, чем раньше. Она пришла к ним в дома.
На стене сеновала под самым потолком кто-то вырезал на дереве надпись «Любимая Каролина 1868». Каролина была мертва уже больше ста лет, но она прошептала мне из стен о том, как было на Олуддене в старые добрые времена…
Дом просто огромный. Чештин идет из комнаты в комнату в поисках Каролины, но в доме слишком много мест, чтобы спрятаться. Слишком много комнат, слишком много шкафов.
Скоро налетит ветер: воздух насыщен влагой, и Чештин знает, что ей нужно спешить. Прочному дому не страшны сильные ветры. Но маленькие люди беспомощны перед его силой. Вот почему каждый раз они прячутся дома у камина и ждут, пока ветер стихнет.
За холодным неурожайным летом последовала суровая зима. Была первая неделя февраля, и ни у кого не было желания выходить на мороз. Но смотрители маяка должны работать в любую погоду, и сегодня все здоровые мужчины, кроме смотрителя Карлсона, готовят маяки к зимнему шторму.
Женщины остались на хуторе, только Каролины нигде не было видно. Чештин искала ее во всех комнатах и даже на чердаке. Она не могла спросить ни других служанок, ни жен смотрителей маяков, потому что те ничего не знают о состоянии Каролины. Может, подозревают, но не знают наверняка.
Каролине восемнадцать лет — она на два года моложе Чештин. Обе они прислуживают в доме смотрителя маяка Свена Карлсона. Каролина общительная и доверчивая, она напоминает Фину, старшую сестру Чештин, уехавшую жить в Америку. Но из-за своей доверчивости Каролина часто попадает в неприятности. В последнее время она чувствовала себя неважно, и только Чештин было об этом известно.
Каролина не могла покинуть хутор и уйти в лес, потому что знала о приближении шторма. Но что, если она все равно решилась? Чештин вышла на улицу. В заснеженном дворе бушует ветер, предвестник шторма.
Внезапно до нее доносится крик.
Это не ветер.
Это женский крик.
Ветер ударяет Чештин в грудь, заставляя девушку согнуться; она бежит к коровнику и входит внутрь.
Коровы нервно перетаптываются на месте, пока Чештин осматривает стойла. Никого. Она поднимается по крутой лестнице на сеновал. Холод пробирает до костей.
Что-то шевелится у стены в тени стога с сеном.
Это Каролина. Она лежит на полу под грязным покрывалом и едва дышит. С губ ее слетают еле слышные стоны. В глазах отражается стыд.
— Чештин… Мне кажется, это случилось, — говорит она. — Я думаю, оно вышло.
Чештин опускается на колени.
— Там есть что-то? — шепчет Каролина. — Или только кровь?
Покрывало на ее ногах пропиталось кровью. Чештин приподнимает край и кивает.
— Да, — говорит она, — ты родила.
— Он живой?
— Нет, он… не сформировался… он уродец…
Чештин склоняется над бледной подругой, спрашивает:
— Как ты?
Каролина прячет глаза.
— Он умер некрещеным, — бормочет она. — Надо похоронить его в освященной земле… чтобы он не вернулся. Его обязательно надо похоронить…
— Мы не можем, — возражает Чештин. — Шторм начинается. Мы умрем, если выйдем в такую погоду.
— Мы должны его спрятать, — шепчет Каролина, ловя ртом воздух. — Они решат, что я шлюха… Что я хотела убить его…