Шрифт:
Миновала полночь. За столиками перед кафе не было никого, кроме этих двух. Сухопарый официант с зеленоватым от неонового света лицом собирал плетеные стулья и заносил внутрь. Столиков было много, но в конце концов и эта работа была завершена.
– Закрываем, – сказал официант.
Новость эту он сообщал им уже в третий раз, но теперь выпрямился перед ними в ожидании и оперся рукой о бедро, давая понять, что этот звонок – последний.
– Слышали уже, – пробормотал, не поднимая глаз, мужчина.
– Закрываем, – настаивал
– У других не закрывают до зари.
– Идите к другим. Девять франков без чаевых.
– Надеюсь, у тебя есть чем заплатить, – вполголоса проговорила женщина.
– Да я тоже на это надеялся до недавних пор, но теперь стал пессимистом. Откуда мне было знать, что в твоем проклятом кафе за рюмку «кальвадоса» берут один франк.
Официант молчал и не думал отходить. Зеленоватое лицо у него было сонным и неприязненным.
– Вот кавалер-то, господи! – вздохнула женщина. Затем открыла шикарную, уже не новую сумку, достала согнутую вчетверо банкноту и бросила на стол.
– Держи! Сдачу можешь оставить себе.
– Мерси.
– Ну, и чего же ты ждешь?
– Закрываем. Нужно внести стулья.
Женщина нехотя встала. За ней поднялся мужчина. Оба медленно зашагали и остановились у бордюра тротуара.
– Что будем делать? – спросила женщина.
– Прогуляемся к вам…
– Нельзя. Особенно сегодня вечером.
– Почему нельзя?
– Не твое дело. Нельзя, и все. А у тебя дома нет ли чего-нибудь выпить?
– Нет ни «выпить», ни самого «дома». Сегодня – как раз самый первый день моего бездомничества.
– Вот кавалер-то, господи! – снова вздохнула женщина.
Робер неделю не заходил в студию, а когда сегодня после обеда украдкой преодолел шесть этажей, то оказалось, что дверь окрыть он не может. Он несколько раз попытался провернуть ключ, словно не веря, что замок сменили, затем положил ненужную вещь себе в карман и зашагал вниз по лестнице.
Двойная дверь бельэтажа, из полированного дуба, – такая знакомая и такая чужая – показалась ему надменной и неприступной.
Внизу у выхода стоял портье.
– Я не видел, как вы вошли, – заметил он недружелюбно.
– А зачем тебе нужно меня видеть?
– За это мне платят, – огрызнулся портье. – Следить, не зашли ли посторонние.
– Кто-нибудь что-то мне оставил, что ли? – спросил Робер, не подавая вида, что заметил ударение на последнем слове.
– Барышня оставила ваши вещи в гараже. «И скажи ему,» – говорит, – «пускай забирает свой хлам, и чтоб ноги его больше здесь не было. А заявится еще раз,» – говорит, – «звони прямо в полицию.» Так и сказала: «в полицию», – говорит…
– Да я хорошо расслышал.
– Так она распорядилась вам передать – так я вам и передаю, – продолжал брюзжать портье,
Робер машинально шагал за человеком, не обращая внимание на его болтовню. Полумрак гаража вонял бензиновой гарью. Машина Жизели. Ее не было. Не было.
– Вот ваш багаж, – сказал портье, показывая на кучу в углу. – Забирайте его сразу же, и чтобы не было больше разговоров.
Полотна Робера были набросаны как попало – все перемятые и пробитые ребрами рамок.
– Это ты их так аккуратно сложил?
– Была нужда их складывать! Тут ничего и не оставалось складывать. Барышня скидывала их одно за другим с лестницы, а потом приказала мне подобрать остатки. По-вашему, есть смысл складывать?
– Одежды не вижу. И чемодана тоже. И всего остального.
– Не знаю. Мне сказали передать вам это. Другого ничего не было. И хорошо бы вы забрали это сразу, чтобы не было осложнений.
Робер медленно развернулся и зашагал назад.
– Нет, послушайте…
Робер не останавливался.
– Нет, я серьезно… Второй раз я вас не впущу. И все это пойдет на свалку. На свалку, так и знайте…
«Тем лучше. Там ему и место – на свалке. А впрочем и тебе тоже… Воодрузи себя на мусорное ведро, старый друг, и дожидайся, пока проедут ребята на грузовике да заберут тебя. Или предложи себя экспонатом на толкучку, если только есть такие идиоты, чтобы купить рвань вроде тебя.»
Он шел по улицам и говорил себе подобные глупости, потому что испытывал отвращение к мыслям о серьезном и потому что знал, что придумать он все равно ничего не сможет. Потом взялся убивать время в сочинении прозвищ для Жизели. Она сидела за рабочим столом и, подняв свое прыщавое, сильно напудренное лицо, пронизывала его взглядом, но Робер и в ус себе не дул, а закидывал ее от порога прозвищами. Начал он с совсем безобидных, таких как «зонтик в платье» и «похотливая жирафа», пока не дошел до «покупательницы мужчин» и «грязной богачки-шлюхи», однако и эти вещи его не развлекли. За несколько дней, проведенных в пьянстве и мысленных ругательствах, Робер растранжирил всю свою ненависть, растерял и то последнее, что привязывало его к жизни – жажду раздавить эту надменную стерву.
Боль в лодыжках напомнила ему, что он практически с самого утра не садился. Он зашел в кафе, пересчитал, не доставая из кармана, монеты и заказал рюмку «кальвадоса».
В помещении было пусто. Официант протирал столы и не спешил выполнить заказ. Это дало Роберу время его отменить.
– Пьяны вы, что ли? – спросил официант.
«Конечно, пьян, раз в твою дыру ввалиться решил,» – подумал Робер, выходя. – «Человеку нужно немного подумать, прежде чем свои последние пять франков растратить, а я сунулся в ту квартальную коробку, где единственное развлечение – это морда содержателя.»