Ночные гоцы
Шрифт:
— Вольно. Благодарю, джемадар-сахиб. Судя по всему, работа сделана отлично, — он обвел сипаев глазами. — Будьте любезны, переведите им мои слова.
Из-за поворота подъездной аллеи показалась нестройная вереница карет. Годс отрывисто скомандовал: «Стройся!» Пока сипаи становились в ряды, Родни всматривался в смуглые лица. Они провожали глазами кареты и детей, и их лица все еще хранили странное, напряженное выражение. Но Родни знал, что они любят детей и любят праздники, а видеть то и другое вместе для них — настоящее блаженство.
Повинуясь порыву, он сказал:
— Джемадар-сахиб, если кто-то захочет остаться и посмотреть на праздник, пусть остается. Только, чтобы не попадаться на глаза, пусть держатся у края газона, как сейчас. Остальные свободны.
Сипаи толпились на месте. Родни повторил приглашение, добавив с улыбкой:
— Сыновья мои, поторопитесь. Может, останутся игрушки и для ваших детей.
Несколько человек выступили из строя, но остальные принялись их взволнованно разубеждать. Годс, плотно сжав губы, молчал. Наик Парасийя с внезапно прорезавшейся непонятной страстью настаивал, чтобы все вернулись в казармы, а не путались под ногами у сахибов. В конце концов четверо или пятеро остались, а остальные двинулись прочь стремительным стрелковым шагом. В блеклом зное двигались резкими толчками белые штаны — левой-правой. Колени, как у всех индусов, были слегка согнуты.
Родни отвернулся и услышал за спиной хныкающий голос плотника:
— Ваше Величество, сиятельный князь, вы мне отец и мать…
— Чего тебе, Пиру?
— Ваша милость, вы — великий охотник. Не соблаговолит ли Ваша милость пойти и застрелить нынче ночью тигра в Девре?
Слова были такие, какие полагались по обычаю, но голос — настойчивый, резкий — почти приказывал.
Родни всмотрелся в сморщенного старичка.
— Откуда ты знаешь, что близ Девры появился тигр? Ах да, у тебя там земля, так? Нынче ночью? Это невозможно. Когда он убьет еще раз, я с удовольствием, Пиру.
— Отправляйтесь сегодня!
Пиру сказал это грубо, без почетных титулов и вежливых оборотов. За все годы, что Родни его знал, в его голосе впервые не было подобострастия. Родни изумленно нахмурился:
— Это невозможно. Ступай!
Он сухо кивнул и пошел прочь от Пиру к каретному подъезду.
Стоя на верху лестницы, члены дамского комитета встречали обитателей гарнизонного городка. Они с ледяной официальностью приветствовали людей, которых видели почти каждый день все прошедшие годы и обречены были видеть каждый день в будущем. Миссис Булстрод была, как всегда, в бежевом, веки, как всегда, покрасневшие. Миссис Кавершем ослепляла платьем цвета электрик, которое подчеркивало каждый выступ ее костлявой фигуры. Как всегда, она поджимала губы и, как всегда, походила на нудную гувернантку. С ними по праву хозяйки в доме своего отца стояла Виктория де Форрест. Ее девичье белое платьице плохо сочеталось с чересчур пышными формами. Слухи о ее романе с Эдди Хеджем становились все более ядовитыми, поэтому голову она держала вызывающе высоко. Все три дамы были в шляпках с полями козырьком и их лица обрамляли — с разным эффектом — кружевные оборки. Миссис Булстрод нервно вертела в руках коричневый шелковый ридикюль.
Как раз когда подходил Родни, капитан и миссис Эрнст Камминг из Восемьдесят восьмого полка спустились из коляски и стали медленно подниматься по лестнице. Это была милая, тихая чета, которую только сблизило отсутствие детей. Но, приглядевшись, Родни признал, что миссис Камминг действительно задирает нос. Может, она так вела себя потому, что ее муж не умел ездить верхом, как подобает джентльмену. Может, если бы он был великолепным наездником, она не поступила бы так по-дурацки в истории с судном.
Среди встречающих началось странное волнение. Миссис Кавершем окаменела и уставилась на Каммингов с холодным укором, как будто они были детишками, набедокурившими в углу классной. Миссис Булстрод ринулась вперед, бормоча запутанное и чересчур горячее приветствие. Виктория де Форрест широко разевала рот, как сластолюбивая треска, выброшенная на доски палубы. Родни невесело усмехнулся. Ей-Богу, на этот раз Гейган говорил чистую правду: войска были уже готовы к Битве из-за Судна.
К нему бросились шестилетние близнецы Аткинсонов — Том и Присси. Они ухватили его за руки:
— Дядя Родни, дядя Родни, а когда приедет Робин? Мы хотим играть с Робином!
Его позабавил их пыл. Они не были в родстве, но в Индии все английские дети называли всех взрослых англичан дядями и тетями. Близнецы воспринимали Робина как новую, чудесную и притом живую куклу. Глядя вниз, Родни рассмеялся:
— Он скоро будет здесь. Пойдемте к качелям — его привезут туда.
— О-о-о! Вы повесили качели, дядя?
— Это все сипаи, Присси. Я… э-э… сказал им, что надо делать.
Они потянули его по траве мимо собиравшихся в кучки людей. За своей объемистой супругой тащился мертвенно бледный, весь трясущийся Том-Еще-Бутылочку. Матушка Майерз повисла на руке сына, сияя от гордости, и простодушно жалея, что он не в мундире, как Родни. У качелей Родни передал близнецов Гейгану и рухнул на стул — понаблюдать. Рэйчел Майерз тоже была здесь. Она переводила взгляд с Торранза на Гейгана и обратно, и в каждый взгляд вкладывала душу. Только знаток смог бы определить, что в то время как Торранз грелся в лучах неземного обожания, на Гейгана потоками изливались сострадание и жалость. Ветеринар знатоком не был: то и дело нервно поглядывая на девочку, он тайком проверял пальцами пуговицы — все ли застегнуты.
Дети качались и вопили, и Родни охватила тоска. Откуда берется этот пугающий жар души? На каком повороте дороги он исчезает? Или он утекает незаметно, капля за каплей, пока в один прекрасный день ты вдруг не обнаруживаешь, что тебе на все наплевать? И неужели, сливаясь воедино со скачущим во весь опор конем, ведешь себя как мальчишка? Он провел языком по губам; захотелось выпить.
Кареты одна за другой подкатывали к подъезду. Пышные кринолины полностью заполняли сиденье, предназначенное для троих человек; муж и дети теснились напротив. Члены дамского комитета приветствовали гостей, и те сходили на траву. Вблизи делалось заметно, что лица у них мокрые, руки влажные, а наряды успели немного помяться. Минуту или две дети смирно вышагивали рядом с родителями. Но стоило взрослым остановиться, как они ускользали. Они носились среди клумб, перекликаясь на хинди и английском, и вскоре их пронзительные крики вытеснили все другие звуки. Мальчиков и девочек, которым еще не исполнилось шести, мог отличить друг от друга только тот, кто их знал: и те, и другие были в белых платьицах с несколькими юбочками; и у тех, и у других спадали на плечи длинные локоны. Девочки постарше выглядели как куклы, изготовленные мастерицами предыдущего поколения. Они были одеты по моде двадцатилетней давности в короткие и не такие пышные, как у современных кринолинов, юбки, из-под которых выглядывали панталоны.
Мальчики постарше хмуро позволяли «тетям» восхищаться своими нарядами. На Питере Пекхэме, семи лет от роду, были коричневые штиблеты с резинками, чулки, разрисованные синими и зелеными дольками, широкие клетчатые штанишки, едва прикрывающие колени, рубашка из шотландки и берет с петушиным пером. Вцепившись в руку матери и свирепо нахмурившись, он смотрел себе под ноги. Десятилетнего Осберта Рэнсом-Фроума нарядили в матросский костюмчик и соломенную шляпу с лентами. Восьмилетний Тимоти Рэнсом-Фроум красовался в чулках и горской юбочке из кричащей «стюартовской» шотландки. При нем было и все прочее снаряжение шотландского горца, и Родни не преминул пожелать, чтобы королева никогда не слыхала о Балморале. [90] Девятилетний Альберт Булстрод был в голубом костюмчике маленького голландца. Высокий малиновый бархатный колпак с узким козырьком и длинной кисточкой смотрелся на рыжем веснушчатом мальчугане на редкость нелепо.
90
Т.е. не селилась в Шотландии. Замок Балморал в графстве Абердин с 1852 года является шотландской резиденцией английских королей. Шотландские горцы считались ярыми сторонниками свергнутой династии Стюартов, на смену которым пришел дом Ганноверов, к которому принадлежала королева Виктория.
Наконец появилась Джоанна. Она подвела Робина к качелям и тут же ее юбки прошелестели прочь: она обещала сыграть партию в крокет с комиссаром. Близнецы накинулись на Робина. Они притащили ему игрушки, но он, как и полагалось в его возрасте, тут же их забросил их, и с головой погрузился в работу: стал, разговаривая сам с собой, относить каждый попадающийся ему прутик на шесть дюймов в сторону.
Родни был целиком поглощен зрелищем. Он многое бы дал, чтобы узнать, что происходит в этих крошечных головках. Газон просто кишел детьми. Чтобы осознать, как много их в Бховани, надо было увидеть их всех вместе, как на этом празднике. Нагоняи становились все чаще, а материнские голоса — все резче. Клубная прислуга разносила подносы с кипяченым молоком, пирожными и манго. Родни видел, что кучки гостей состояли в основном из женщин: многие мужчины уже успели улизнуть в бар.