Ночные крылья (сборник)
Шрифт:
Они встретились посередине. Барретт не видел математика почти два года и теперь был поражен тем, как тот сильно изменился. Хауксбилль и раньше не был красавцем, но теперь у него был такой вид, словно все его железы внутренней секреции взбунтовались. На результат этого было просто страшно смотреть. Он совсем облысел, щеки его, которые всегда были небритыми и имели неряшливый вид, стали теперь необычно розовыми. Губы и нос стали мясистее, глаза заплыли жиром. У него вырос огромный живот, и все туловище казалось покрытым несколькими слоями жира. Они обменялись быстрым рукопожатием. Ладонь Хауксбилля была влажной, пальцы — мягкими и бессильными. Хауксбилль, насколько Барретт помнил, был всего лишь на девять лет старше его, так что ему не исполнилось и сорока. Но выглядел он так, как человек, стоящий на пороге могилы.
— Что вы здесь делаете? — спросили оба одновременно.
Барретт рассмеялся и обрисовал свои ничтожные дружеские отношения с Годином, их хозяином. Хауксбилль объяснил, что его недавно пригласили работать на факультет высшей математики Колумбийского университета.
— Я думал, вы ненавидите преподавательскую работу, — сказал Барретт.
— Верно. Я не преподаю. Мне поручили научные исследования. Правительственный заказ.
— Секретный?
— А разве существуют другие? — произнес Хауксбилль.
От его вида Барретту захотелось поежиться. За толстыми очками глаза Хауксбилля казались холодными и чужими и были похожи на глаза существа с другой планеты.
Чувствуя себя неуютно, Барретт проговорил:
— До меня дошло, что вы теперь получаете хлеб из рук правительства. Наверное, мне не следовало бы заговаривать с вами. Это может вас скомпрометировать.
— Вы что, до сих пор тянете лямку революционера? — спросил Хауксбилль.
— Да, именно, тяну лямку.
Математик одарил его зыбкой улыбкой.
— Я считал, что человек ваших способностей должен уже разобраться, что представляет собой на самом деле эта кучка зануд и неудачников.
— У меня не столь блестящие способности, как вы полагаете, Эд, — спокойно возразил Барретт. — У меня нет даже диплома об окончании колледжа, вспомнили? Я достаточно глуп, чтобы размышлять о смысле того, что мы делаем. Вы и сами когда-то так думали.
— Я и сейчас так думаю.
— Вы в оппозиции к правительству и все же работаете на него? — спросил Барретт.
Хауксбилль встряхнул кубики льда в своем бокале.
— Разве это так трудно понять? Правительство и я вступили в брак по расчету. Им, разумеется, известно, что я запятнан участием в революционной деятельности. А я знаю, что это банда фашистских негодяев. Тем не менее я провожу определенные исследования, для которых просто необходима финансовая поддержка в размере нескольких миллионов долларов в год, и это обязывает меня искать правительственную дотацию. А правительство в достаточной мере заинтересовано моим проектом и четко представляет себе мои особые способности, так что охотно поддерживает меня, не заботясь о моей идеологии. Я питаю к ним отвращение, они мне не доверяют, но все-таки мы пришли к соглашению работать рука об руку.
— Оруэлл назвал это двоемыслием.
— О, нет, — возразил Хауксбилль. — Это, так сказать, здравомыслие. Ни одна из сторон не питает никаких иллюзий в отношении другой. Мы используем друг друга, приятель. Мне нужны деньги, им нужны мои мозги. Но я продолжаю отвергать философию этого правительства, и они это знают.
— В таком случае, — сказал Барретт, — вы все еще могли бы работать с нами, не опасаясь лишиться дотации на исследования.
— Предположим.
— Тогда почему же вы остаетесь в стороне? Нам нужны ваши способности. У нас нет никого, кто мог бы оперировать с полусотней фактов, а для вас это сущая безделица. Нам недостает вас. Я мог бы заманить вас назад в нашу группу?
— Нет, — ответил Хауксбилль. — Давайте выпьем, и я объясню, почему.
— Не возражаю.
Наполнив бокалы, Хауксбилль сделал большой глоток. Несколько капель виски появились в уголках его рта, покатились по мясистому подбородку и исчезли в складках засаленного воротника. Барретт отвел взгляд и тоже сделал затяжной глоток из своего бокала.
Затем Хауксбилль произнес:
— Я покинул вашу группу не из-за страха ареста, не из-за того, что перестал презирать синдикалистов или продался им. Нет. Я оставил группу, да будет вам известно, потому что мне стало скучно. Я решил, что Фронт Национального Освобождения не стоит моей энергии.
— Сказано достаточно резко.
— А знаете, почему? Потому что руководство движением попало в руки таких, как вы. Где Революция? Сейчас 1998 год, Джим. Синдикалисты у власти почти четырнадцать лет, и вы ни разу не попытались свергнуть их.
— Революцию не подготовить за неделю, Эд.
— Но четырнадцать лет! Четырнадцать! Вероятно, если бы заправлял Джек Бернстейн, вы бы предприняли активные действия. Но Джек озлобился и ушел. Так вот — у Эдмонда Хауксбилля есть только одна жизнь, и он не хочет потратить ее зря. Я устал от серьезных экономических дискуссий и процедур в духе парламентаризма. Меня в большей степени стали интересовать собственные исследования. И я ушел.
— Очень жаль, что мы наскучили вам, Эд.
— Мне тоже очень жаль. Очень долгое время я считал, что у страны есть возможность вернуть себе свободу. Затем я понял, что это безнадежное дело.
— И все же, может быть, зайдете ко мне? Может быть, вы сумеете помочь нам сдвинуться с мертвой точки, — попросил Барретт. — Молодежь непрерывно присоединяется к нам. Из Калифорнии приехал парень по фамилии Вальдосто. Азарта у него хватило бы на добрый десяток таких, как мы. Есть и другие. Если вы придете, ваш престиж…
Хауксбилль скептически посмотрел на Барретта. Он едва скрывал свое презрение к Фронту Национального Освобождения. И все же он не мог отрицать того, что еще поддерживает те идеалы, которые защищает Фронт, поэтому Барретту удалось вырвать у него обещание прийти.
Хауксбилль зашел к нему на следующей неделе. В квартире у Барретта собрались больше десятка людей, большей частью девушек. Они сидели у ног Хауксбилля, обожающе глядя на него, в то время как он, сжимая бокал и потея, извергал сарказм и иронию. Он напоминал огромную белую медузу в кресле, рыхлый, бесполый, отвратительный. Но влечение этих девушек к нему было откровенно сексуальным. Барретт заметил, что Хауксбилль немало заботился о том, чтобы отразить их заигрывания, прежде чем они могли зайти слишком далеко. Он наслаждался тем, что был фокусом их вожделений — именно поэтому, как подозревал Барретт, он когда-то частенько сюда захаживал — но сейчас он не выказывал ни малейшего желания воспользоваться предоставившимися ему возможностями.