Ночные крылья (сборник)
Шрифт:
Ходили слухи, что правительство проводит какие-то эксперименты с машиной времени, используя в качестве подопытного материала политзаключенных. Барретт прослышал, что старик Плэйель был среди подопытных. Его арестовали в марте 2003 года, и после этого никто не знал, что с ним случилось. Арест Плэйеля сделал Барретта не только фактическим, но и номинальным руководителем подполья всего восточного побережья. Однако он не ожидал, что его тоже заберут так быстро.
Вот так все они поуходили, эти революционеры восемьдесят четвертого года: одни — в могилу или в неизвестность, другие — к противнику. Остался он один, и теперь его тоже либо убьют, либо предадут небытию. Странно, но у него почти не было жалости к себе. Он готов был позволить другим выполнить отчаянно скучную задачу подготовки Революции.
Революция так никогда и не наступит, с горечью подумал он. Революция, которая потерпела поражение еще до того, как началась. Из 1987 года, сквозь время выплыли слова Джека Бернстейна: «Мы потерпим поражение, если упустим подрастающее поколение. Их приберут к рукам синдикалисты и воспитают так, что они будут считать синдикализм единственно верным, справедливым и прекрасным общественным строем. И чем дольше это продолжается, тем дольше это будет продолжаться. Это самоподдерживающийся процесс. На всякого, кто захочет возвращения старой конституции или исправления новой, будут смотреть как на опасного огнедышащего радикала, а синдикалисты — это чудные, консервативные парни, которые всегда у нас были и которых всегда мы желали видеть у власти. А с этим все заканчивается, и иначе быть не может».
Да, Джек оказался прав. Фронт увлек за собой некоторую часть молодежи, но этого оказалось недостаточно. Несмотря на еще более изощренную пропагандистскую кампанию, несмотря на искусное переплетение революционной агитации с массовыми развлечениями, несмотря на финансовую поддержку сотен тысяч американцев и творческую поддержку многих самых выдающихся умов нации, Фронт так ничего и не достиг. Участники подполья не смогли сдвинуть с места эту огромную пассивную массу обывателей, которых устраивало правительство независимо от того, каким оно было, и которые боялись раскачивать лодку сильнее, опасаясь, что эта лодка перевернется.
«Зачем им меня арестовывать? — отметил про себя Барретт. — Я уже наработался. У меня больше нет ничего, что я мог бы предложить Фронту. Внутренне я уже смирился с поражением, и если буду продолжать работать в подполье, то отравлю молодежь своим пессимизмом».
Это было правдой. Он перестал быть революционным агитатором много лет назад. Теперь он стал всего лишь бюрократом революции, перетасовщиком бумаг, представителем укоренившихся взглядов. Если бы на самом деле вспыхнула революция, неизвестно, принесла бы она ему радость или повергла в ужас. Он повзрослел, привыкнув жить на грани революции. Ему было так удобно. Его способность изменяться давно исчезла.
— Что-то вы очень тихий, — сказал агент слева.
— А что, я должен кричать и плакать?
— Мы считали, что вы доставите нам больше хлопот, — ответил агент справа. — Один из высших вождей…
— Вы плохо меня знаете, — усмехнулся Барретт. — Я прошел ту стадию, когда мне было не безразлично, как вы со мной поступаете.
— В самом деле? Это плохо вяжется с вашим образом, который у нас сложился. Преданный революционер с незапамятных времен. Вы опасный радикал, Барретт. Мы давно следим за вами.
— Почему же вы тогда так долго мешкали с моим арестом?
— Мы не хватаем людей просто так. У нас есть долговременная программа арестов. Все спланировано так, чтобы было неожиданным. Одного лидера мы берем в этом году, другого — в следующем, третьего — через пять лет…
— Ну что ж, вы можете позволить себе ждать, потому что мы не представляем собой какой-либо настоящей угрозы. Мы всего лишь кучка мошенников.
— Похоже, вы говорите вполне серьезно, — заметил агент слева.
Барретт рассмеялся.
— Вы странный человек, — удивился агент справа. — С таким, как вы, нам еще не приходилось иметь дело. Вы даже не похожи на агитатора, скорее на адвоката какого-нибудь, вполне респектабельного.
— А вы уверены, что взяли того человека, которого вам приказали взять? — спросил Барретт.
Агенты переглянулись. Тот, что сидел справа, остановил машину и выключил сдерживающее поле, внутри которого находился Барретт, как в клетке. Он схватил правую руку Барретта и подтащил ее к информационной плате на приборном щитке, затем включил связь с компьютером. Центральному компьютеру понадобилось несколько секунд, чтобы сличить отпечатки пальцев Барретта с теми, что хранились в центральном архиве.
— Вы — Барретт. Бросьте валять дурака, — облегченно вздохнул агент.
— А я и не отрицал этого, разве не так? Я просто поинтересовался, насколько вы в этом уверены.
— Ну, что ж, теперь мы убедились на сто процентов.
— Вот и прекрасно.
— Странный вы тип, Барретт.
Они отвезли его в аэропорт. Там их дожидался небольшой правительственный самолет. Полет длился два часа. Этого было достаточно, чтобы пересечь почти весь континент, но Барретт не был уверен, что они пролетели столь дальнее расстояние. Они могли все это время кружить над Бостоном. Он знал, что правительство проделывало подобные трюки. Когда самолет совершил посадку, уже темнело. Ему удалось только мельком увидеть огни аэропорта, так как к самолету причалил закрытый трап и Барретта пропихнули внутрь гармошки. Где он находился на самом деле, Барретт не имел ни малейшего представления.
Но ему не нужно было знать конечный пункт. Он закончил свое путешествие в одном из правительственных лагерей для предварительного следствия. Гладкая черная металлическая дверь закрылась за ним. Внутри все было приглаженным, ярко освещенным, антисептическим. Это вполне мог быть госпиталь. Коридоры расходились во многих направлениях, рассеянное освещение придавало всему приятный зеленовато-желтый оттенок.
Его покормили, затем дали форму без единого шва, сшитую из какой-то неразрушаемой на вид ткани, и поместили в камеру.
Барретт был приятно удивлен, что его не посадили в тюремный блок с максимально строгими мерами предосторожности. Его камера представляла собой довольно уютное помещение размером три на четыре метра с койкой, туалетом, ультразвуковой душевой и видеокамерой за почти невидимым бордюром на потолке. В двери камеры была решетка, через которую он мог переговариваться с заключенными в камерах напротив. Их имен он не знал. Некоторые из них представляли подпольные группы, о которых он никогда не слышал, хотя и считал, что знает обо всех таких группах. По крайней мере, несколько его соседей были правительственными шпионами, но Барретт ничего не имел против этого, поскольку это не было для него неожиданностью.