Ночные крылья (сборник)
Шрифт:
Я заколебался.
– Но мои товарищи…
– Оставь их. Мне запрещено странствовать с несоюзными, и я совсем не хочу странствовать с женщиной. Ты и я, Наблюдатель, пойдем в Ерслем вдвоем.
Эвлюэлла, стоящая к нам боком и хмурившаяся в продолжение всего разговора, бросила на меня полный испуга взгляд.
– Я не оставлю их, — сказал я.
– Тогда я пойду в Ерслем один, — сказал Пилигрим. Из его одежд высунулась рука с длинными, белыми, прижатыми друг к другу пальцами. Я почтительно коснулся их кончиков, и Пилигрим сказал:
– Да будет над тобой милость Воли, друг Наблюдатель. И когда ты будешь в Ерслеме, разыщи меня.
Он двинулся дальше, не произнося больше ни слова.
Гормон сказал мне:
– Тебе ведь хотелось пойти с ним. Хотелось?
– Я думал об этом.
– Что ты нашел в Ерслеме такого, чего не найдешь здесь? Тот священный город и этот тоже. Здесь ты сможешь отдохнуть. Не похоже, что ты готов сейчас к долгому путешествию.
– Может, ты и прав, — согласился я и, собрав последние силы, широким шагом подошел к воротам Роума.
Изучающие глаза обследовали нас сквозь прорези в стене. Когда мы наполовину прошли ворота, нас остановил толстый рябой Стражник с отвислыми щеками и спросил, какие у нас дела в Роуме. Я назвал свой союз и цель прибытия, и на его лице мелькнула гримаса неудовольствия.
– Отправляйся куда-нибудь в другое место, Наблюдатель. Нам нужны только те, кто приносит пользу.
– Наблюдение тоже приносит пользу, — произнес я взбешенно.
– Не сомневаюсь, не сомневаюсь, — он покосился на Эвлюэллу. — Это кто? Наблюдатели не женятся. Не так ли?
– Она всего лишь моя спутница.
Страж хрипло заржал.
– Готов поспорить, по этой дороге ты путешествуешь часто. Не думаю, чтобы ей этого хватало. Сколько ей, тринадцать, четырнадцать? Подойди сюда, детка. Разреши мне обыскать тебя. Нет ли у тебя контрабанды? — и он стал быстро ощупывать ее, затем нахмурился, когда добрался до ее грудей, и поднял брови, когда наткнулся на холмики крыльев под лопатками. — Что такое? Сзади больше, чем спереди? Летательница, а? Грязное это дельце.
Летательницы, путешествующие со старыми вонючими Наблюдателями. — Он закудахтал и сунул руку еще дальше.
Гормон с яростью шагнул к нему, в его глазах сверкнула смерть. Я вовремя схватил его за руку и с силой оттащил назад, пока он не погубил всех нас. Он рванулся, чуть не повалив меня, потом вдруг присмирел, стих и сохранял ледяное спокойствие, пока толстый Страж не закончил поиски «контрабанды».
Прошло некоторое время, после чего Страж повернулся к Гормону и спросил:
– А ты что такое?
– Несоюзный, ваша милость, — ответил тот резким тоном. — Смиренный и никчемный продукт гератогенетики, но все же, тем не менее, свободный человек, желающий войти в Роум.
– Будто у нас мало уродов.
– Я мало ем и много работаю.
– Ты работал бы еще больше, если был бы Ньютером, — сказал Страж.
Гормон вспыхнул. Я спросил:
– Можно нам пройти?
– Один момент. — Страж надвинул на голову шлем мыслепередатчика, и глаза его сузились, когда он передавал сообщение в хранилище памяти. Лицо его напряглось, потом расслабилось, и спустя несколько секунд пришел ответ. Он был нам не слышен, но появившееся на лице Стража растерянное выражение с очевидностью говорило, что не было найдено ни единой причины, чтобы закрыть нам доступ в Роум.
– Проходите, — сказал он. — Все. Быстро!
Мы прошли в ворота.
Гормон сказал:
– Я мог оставить от него мокрое место.
– А вечером тебя бы ньютировали. А так — немного терпения, и мы в Роуме.
– Но то, как он лапал ее…
– Тебя слишком притягивает Эвлюэлла, — сказал я. — Помни, что она — Летательница и сексуально несовместима с Несоюзными.
Гормон проигнорировал эту шпильку.
– Она хочет меня не больше, чем ты, Наблюдатель. Но мне больно видеть, как ее обхаживают подобным образом. Я бы убил его, не оттащи ты меня.
Эвлюэлла сказала:
– Теперь, когда мы в Роуме, где же мы остановимся?
– Сперва дай мне найти квартиру моего союза, — ответил я. — Я зарегистрируюсь в гостинице Наблюдателей. А потом, пожалуй, мы пойдем в Зал Летателей за едой.
– А потом, — сказал Гормон сухо, — мы пойдем к Несоюзным — на Сточную Канаву — за медяками.
– Мне жалко тебя, потому что ты Измененный, — сказал я ему, — но мне кажется, что жалеть себя — некрасиво. Идем.
Мы шли по вымощенной булыжником, продуваемой ветром улице, шли по Роуму. Мы были сейчас внутри наружного кольца города, где были низкие приземистые здания, увенчанные громоздкими корпусами защитных установок.
Внутри возвышались сверкающие башни, которые мы видели с полей прошлой ночью. Остатки старого Роума, тщательно сохраняемые в течение десяти тысяч лет, а то и больше; рынок, заводская зона, горбы станций связи, храмы Воли, хранилища памяти, убежища спящих, братства инопланетян, правительственные здания, штаб-квартиры всевозможных союзов.
На углу, рядом со зданием второго цикла со стенами из какой-то резиноподобной массы, я обнаружил общественный мыслешлем и надел его на голову. В тот же момент мои мысли рванулись вниз по кабелю, достигли мыслераспределителя, откуда идут отводы к мозгам-накопителям хранилищ памяти. Я миновал распределитель и увидел сам мозг, морщинистый, бледно-серый на фоне зелени его обиталища. Один Летописец как-то говорил мне, что в прошлые циклы люди делали машины, чтобы те думали за них, хотя эти машины были ужасно дороги, занимали много места и пожирали огромное количество энергии. И это было не самое смешное чудачество предков; но зачем строить искусственный мозг, когда смерть каждый день дарит столько великолепных натуральных мозгов, которые можно поместить в хранилище памяти? Может, они не знали, как это делается? В это трудно поверить.
Я назвал мозгу свой союз и спросил координаты нашей гостиницы. Ответ пришел сразу же, и мы отправились дальше: Эвлюэлла с одной стороны, Гормон — с другой, а я, как всегда, катил тележку, на которой размещались мои инструменты.
Город был запружен людьми. Ни в Эгапте, ни в любом другом месте во время моих северных странствий мне не приходилось видеть таких толп. Улицы были полны Пилигримов — таинственных, прячущих лица под масками. Их толкали озабоченные Летописцы и мрачные торговцы. И то тут, то там вкрапления Мастеров. Эвлюэлла увидела уже нескольких Летателей, но догмы ее союза не позволяли ей приветствовать их, пока она не прошла ритуального очищения. Горько говорить, что мне повстречалось много Наблюдателей, и все они смотрели на меня с недовольством и недружелюбно. Еще я заметил множество Защитников и членов малых союзов: Разносчиков, Слуг, Производственников, Писцов, Связистов и Транспортников. И, конечно же, бесчисленное множество ньютеров, молчаливо и смиренно делающих свои дела, и кучу инопланетян всевозможного вида, бредущих по улицам. Большинство из них, видимо, были туристами, некоторые же прилетели по делам, которые они имели с угрюмыми, подтачиваемыми болезнями людьми Земли. Я заметил немало Измененных, осторожно пробирающихся сквозь толпу. И никто из них не выглядел так гордо, как идущий рядом со мной Гормон. Среди себе подобных он был просто уникумом; все прочие, пятнистые, пегие и искривленные, с недостатком или избытком конечностей, деформированные на тысячу ладов, были настороженными, носящимися, шаркающими, шепчущими, заискивающими существами; это были владельцы тощих кошельков и высохших мозгов, торговцы печалью и перекупщики надежды, и никто из них не держался с подобным достоинством, даже если и считал себя человеком.