Ночные крылья (сборник)
Шрифт:
Она вынула руку из Уст Правды.
– Хорошо сказано! — воскликнул Гормон, хотя искренность ее слов и ранила его, но и была приятна в равной степени. — Ты вдруг обрела красноречие, когда этого потребовали обстоятельства. Ну, теперь мой черед рисковать рукой.
Он подошел к Устам. Я спросил:
– Ты задал первые два вопроса, не хочешь ли ты довершить начатое и задать третий?
– Да нет, — сказал он. — Свободной рукой он сделал жест, словно отметал это предложение. — Лучше посовещайтесь и задайте общий вопрос.
Мы отошли в сторонку. Она с несвойственной ей горячностью предложила свой вопрос, и, поскольку он совпал с моим, я согласился и сказал, чтобы она спрашивала.
Она спросила:
– Когда мы стояли перед глобусом, Гормон, я попросила показать мне место, где ты родился, и ты сказал, что его невозможно найти на карте. Это очень странно. Скажи мне, тот ли ты, за кого себя выдаешь, действительно ли ты Измененный, скитающийся по Земле?
Он ответил:
– Нет. — Формально он ответил на вопрос в том виде, как сформулировала его Эвлюэлла, но было ясно, что его ответ неравноценен нашим, и он, не вынимая руки из Уст Правды, продолжил:
– Я не показал своей родины, потому что ее нет на этом глобусе, так как я родился под звездой, которую не должен называть. Я не Измененный в вашем смысле этого слова, но в некоторой степени — да, потому что в моем мире у меня другое тело. А здесь я живу десятый год.
– Что ты делаешь на Земле? — спросил я.
– Я обязан отвечать лишь на один вопрос, сказал Гормон, но потом улыбнулся. — И все же отвечу: меня послали на Землю в качестве военного наблюдателя для подготовки вторжения, которого ты ждешь так долго и которое начнется в ближайшие часы.
– Врешь! — вырвалось у меня. — Все врешь!
Гормон расхохотался. И вынул руку из Уст Правды в целости и сохранности.
9
Я ушел от силовой полусферы, ошеломленный и растерянный, толкая перед собой свою тележку, и попал на улицу, неожиданно темную и холодную. Ночь пришла со стремительностью ветра. Было почти девять, близилось время наблюдения.
В моем мозгу гремели слова Гормона. Это он все подстроил, привел нас к Устам Правды, вырвал признание о моем неверии, признание другого сорта у Эвлюэллы, не задумываясь, выдал сведения, которые должен был держать при себе, рассчитывая, что я буду потрясен до глубины души.
А может, Уста Правды — липа? Не мог ли Гормон соврать, ничего не опасаясь?
Никогда с тех пор, как я начал заниматься своим делом, я не наблюдал в неурочный час. Но теперь было время крушения привычного, я не мог ждать, пока будет ровно девять. Присев на продуваемой ветром улице, я раскрыл тележку, подготовил инструменты и с головой, словно в омут, ушел в транс.
Мое усиленное сознание с ревом рванулось к звездам. Я шагал по бесконечности, подобно богу. Я чувствовал давление солнечного ветра, хотя и не был Воздухоплавателем, и оно не могло причинить мне вреда, я взмыл выше этого яростного потока частиц света во тьму на краю солнечных владений. И там я ощутил иное давление.
Звездолеты были совсем рядом. Не туристские лайнеры, везущие зевак, решивших посмотреть на наш раскалывающийся мир. Не торговые транспорты, не скупы, собирающие межзвездное вещество, не корабли-курорты, вращающиеся по гиперболическим орбитам.
Это были военные корабли, черные, чужие, грозные. Не могу даже сказать, сколько их было; я только знал, что они неслись к земле миллионами огней, выбрасывая перед собой конусы отталкивающей энергии, той самой, которую я почувствовал прошлой ночью, которая грохотала в моем мозгу, усиленная инструментами, проходя сквозь меня так же свободно, как солнечный луч сквозь хрусталь.
Всю мою жизнь я наблюдал ради этого. Меня учили распознавать это. Я молился, чтобы мне никогда не увидеть этого, а потом, в своей опустошенности, молился о том, чтобы увидеть это, затем и вовсе перестал в это верить. А потом, по милости Измененного Гормона, я все-таки увидел.
Наблюдая раньше своего часа, скорчившись на холодной улице Роума рядом с Устами Правды.
Наблюдателя учат выходить из транса не раньше, чем его исследования подтвердятся окончательно, и только после этого бить тревогу. Я тщательно проверил себя, перескочив с одного канала на другой, потом на третий, произведя триангуляцию, и всюду находил несомненное присутствие титанической силы, несущейся к Земле с все возрастающей стремительностью.
То ли я заблуждался, то ли Вторжение действительно началось? Я никак не мог стряхнуть оцепенение и объявить тревогу.
Не торопясь, с наслаждением смаковал я это неведомое ощущение. Мне казалось, что прошли часы. Я ласкал инструменты, испытывал через них полнейшее подтверждение веры, которую мне вернуло сегодняшнее наблюдение.
В голове у меня слабо шевелилась мысль, что я теряю драгоценное время, что мой долг — прекратить это бесстыдное заигрывание с судьбой и известить Защитников.
И, наконец, я освободился от транса. Я вернулся в мир, который призван охранять.
Эвлюэлла стояла рядом, растерянная, испуганная, с бессмысленным взглядом. Она кусала кулак, чтобы не расплакаться.
– Наблюдатель! Наблюдатель, ты меня слышишь? Что случилось? Что происходит?
– Вторжение, — сказал я. — Сколько я был в трансе?
– Полминуты. Не знаю, у тебя были закрыты глаза. Я думала, ты умер.
– Гормон сказал правду, оккупанты рядом. Где он? Куда он делся?
– Он исчез, когда мы ушли из того места с Устами, — прошептала Эвлюэлла. — Наблюдатель, мне страшно. Я чувствую, как все сжимается. Я должна лететь… я не могу здесь оставаться!
– Погоди, — сказал я, дотрагиваясь до ее руки, — не сейчас. Сперва я дам тревогу, а потом…
Но она уже начала срывать с себя одежду, Ее обнаженное до пояса тело заблестело в вечернем свете, а мимо нас сновали люди, в полном безразличии к тому, что должно было произойти. Я хотел удержать Эвлюэллу, но пора было давать тревогу, нельзя было больше медлить, и я повернулся к своей тележке.