Ночные откровения
Шрифт:
Теперь осечки быть не могло. Теперь она точно должна понять, что маркиз не только ниже среднего по умственному развитию, но даже не догадывается об этом. Однако девушка продолжала излучать радость, словно Вир поинтересовался, не является ли она прямым потомком Елены Прекрасной.
– Нет, вовсе нет. Но вы, похоже, хорошо их знаете. Это семейство столь знаменито?
Она что, не поняла, что он сказал? Как она может не реагировать? Любой человек ответил бы на очевидную глупость, по крайней мере, с заминкой. И где же ее заминка?
– Я и вправду близко с ними знаком. И был уверен, что вы
В начале вечера Вир даже представить себе не мог, что переступит черту откровенного маразма. Но теперь его понесло.
– Тогда им тем более следовало завести детей, – с серьезным видом кивнула мисс Эджертон.
Никакой заминки. Ни малейшего колебания. Ни единого знака, что она заметила абсурдность его изречений.
Маркиз попробовал суп, чтобы дать себе время подумать – без толку. Его ум пребывал в параличе. Ход событий ускользал из-под контроля.
Вир не мог – и не хотел – понять, что это означает.
Он проглотил еще пару ложек супа, который показался зачерпнутым прямиком из Темзы, и бросил в сторону девушки недоверчивый взгляд. Ее внешнее совершенство ошеломляло. Что же не так внутри? Как она может поддерживать беседу, словно с ним все в порядке?
При взгляде на мрачную картину за спиной хозяйки в глазах маркиза блеснул огонек.
– Сие произведение искусства – рафаэлевское «Изведение Святого Петра» [10] ?
Вир намеревался добиться реакции, как бы далеко не пришлось зайти.
– Вы так считаете, сэр? – спросила мисс Эджертон, широко раскрыв глаза от восхищения, которого маркиз явно не заслуживал.
На мгновение Вир предположил – более того, понадеялся, – что девушка, должно быть, сама слабоумная. Вот только с лестью во взгляде она переусердствовала.
Мисс Эджертон пыталась подцепить его!
10
« Изведение Святого Апостола Петра из темницы» – фреска, созданная Рафаэлем в покоях папы Юлия II в Ватикане в 1512-1513 гг. Композиция содержит три эпизода сюжета (непрерывное изображение). В центре нарисован спящий за решёткой апостол Пётр, над которым склоняется ангел. В правой части ангел выводит Петра из темницы, в то время как стража спит, в левой — проснувшиеся стражники, обнаружив исчезновение Петра, поднимают тревогу.
Нельзя сказать, чтобы такое не случалось и раньше. Маркиз был богат и знатен, и время от времени его пробовала прибрать к рукам та или иная девица-перестарок с пятью сезонами за плечами и отсутствием каких-либо перспектив. Но Виру – ни умному, ни глупому – не верилось, что его мечта во плоти примкнет к рядам лицемерок.
– Ну как же, ведь в «Изведении Святого Петра» есть и ангел, и мужчина, – не унимался он.
Девушка на мгновение оглянулась, затем повернулась к маркизу и радостно подтвердила:
– Да, и здесь тоже есть.
О, у нее получалось. Замечательно получалось. Будь маркиз на самом деле идиотом, он был бы в восторге.
А разве сегодня вечером он не был идиотом? Одна улыбка – и Вир уже готов был клясться в вечной любви.
Как он мог оказаться таким глупцом? Почему так поспешно объединил эту притворщицу, знакомую ему не дольше пяти минут, с бесхитростной девушкой своих сокровенных грез? Они не тождественны – и никогда не были.
Мисс Эджертон взглянула на маркиза и опять улыбнулась сияющей улыбкой, которая могла бы послужить настольной лампой самому Господу Богу. И Вир снова почувствовал, как его к самым небесам поднимает волна удовольствия, ликования, опьяняющей радости... А в следующую секунду рухнул в бездну разочарования.
Какая-то по-детски нелогичная и доверчивая часть его души не принимала, что эта барышня – умелая и расчетливая актриса, а продолжала видеть только волшебную улыбку, прежде дарившую счастье.
– Может, расскажете мне что-нибудь еще о ваших друзьях Эджертонах? – ласково спросила она.
Маркиз пришел в бешенство от льстивого вопроса – ее вопроса, ее улыбки и собственной дурацкой неспособности отделить реальность от иллюзий. Вир никогда прежде не издевался над женщинами, пытавшимися заполучить его: они и без того были болезненно робкими, говорили невпопад и конфузились на каждом шагу. Но мисс Эджертон… лощеная, уверенная в себе, коварная мисс Эджертон не заслуживала его снисхождения.
Вир слегка подался вперед.
– Что ж, охотно, – откликнулся он. – Я могу рассказывать о них часами.
* * * * *
И действительно, часами – нет, скорее, сутками. Даже неделями. Элиссанда ощущала, как, тяжело ступая, мимо проходят годы, а ее лицо усыхает и покрывается морщинами.
Эджертоны из Абингдона, Браунлоу-Эджертоны из соседнего графства, Эджертоны-Фезерстоунхогсы из следующего за ним графства и Фезерстоунхогсы-Браунлоу из графства через одно… Семейство во все стороны раскинуло многочисленные ветви и ответвления, а лорд Вир был тесно знаком с каждым листиком на этом пышном древе.
Во всяком случае, он так полагал.
По мере прослеживания маркизом родословной этой семьи каждый персонаж при повторном упоминании разительно менялся. Дочери превращались в сыновей; сыновья становились внуками; супружеская пара с двенадцатью отпрысками вдруг оказывалась бездетной. Женщины, никогда не бывшие замужем, далее описывались как вдовы. Один и тот же мальчик родился дважды в разное время, а затем умер: раз в Лондоне, второй в Глазго, и, словно этого не было достаточно, еще и третий раз – в Испании, пятью годами позже.
А Элиссанда все еще пыталась отрицать очевидное.
Появление маркиза в дверях гостиной привело ее в восторг. Он был не только красивым, он был рослым. До этого момента Элиссанда и не подозревала, что для нее в мужчине существенен размер: маркиз явился абсолютным воплощением ее рыцаря, ее защитника, ее крепости.
Похоже, он почувствовал какой-то отклик, когда остановился на полпути, впервые увидев ее. А потом, все время, пока они находились в гостиной, маркиз смотрел на Элиссанду так, словно она была для него воздухом, живительной влагой и поэзией…