Ночные откровения
Шрифт:
– А что, бриллианты добывают в рудниках? – удивился Вир. – Я полагал, их выращивают в устрицах.
– Ты спутал с жемчугом, Пенни, – как всегда терпеливо объяснил Фредди.
– Правда? – почесал затылок маркиз. – В любом случае, здесь мило.
– Да, сплошь Людовик Четырнадцатый, – кивнул Кингсли на мебель в просторном и элегантном холле. А Кингсли разбирался в обстановке.
Стенам и внутреннему убранству немного недоставало налета – точнее, благородной патины – старины. Но, помимо этого, к тонкому вкусу хозяина дома невозможно было придраться. Он явно избежал искушения продемонстрировать вульгарную роскошь, чего Вир ожидал от внезапно разбогатевшего человека.
Маркиз быстренько перебрал в уме все известные факты из биографии Эдмунда Дугласа. Его отец был не то трактирщиком, не то докером в Ливерпуле. У Дугласа имелись две или три младшие сестры, рождение последней из которых убило его мать. В четырнадцатилетнем возрасте он убежал из дома. Очень своевременно, так как вскорости все его родные умерли от инфлюэнцы. Дуглас отправился в Южную Африку, где, открыв месторождение алмазов, заработал дурную репутацию и немалое состояние.
Ничто из перечисленного не предполагало сдержанности или утонченности. В Кимберли многие до сих пор помнили разнузданные празднества, чуть ли не оргии, которые Дуглас устраивал, празднуя свалившееся на него богатство. «С другой стороны, – вдруг понял маркиз, – эти сведения также не объясняют, почему Дуглас превратился в отшельника».
Вир еще раз окинул взглядом холл, примечая разветвляющиеся от него коридоры, и последовал за остальными джентльменами в гостиную. Как только загораживающий ему перспективу Фредди отступил в сторону, маркиз прямо перед собой увидел мисс Эджертон в броском, ярко-желтом, словно лютик, платье.
Леди Кингсли упоминала, что хозяйка дома хорошенькая и у нее потрясающая улыбка. Девушка действительно была на редкость красива: необычное сочетание светло-рыжеватых волос с ореховыми глазами – и нежные, тонкие, немного меланхоличные черты мадонны Бугро [9] .
9
Бугро, Адольф-Вильям (1825-1905) – французский живописец, мастер академической живописи. Автор картин на исторические, мифологические, библейские сюжеты. Картины можно принять за фотографии – настолько безупречной техникой обладал художник. А это фрагмент его «Мадонны в розах».
Она казалась слегка ошеломленной таким количеством ввалившихся в ее гостиную мужчин и то и дело переводила глаза с одного джентльмена на другого. Но тут ее взгляд упал на маркиза – и не двинулся дальше. Через мгновение мягкие нежные губы приоткрылись, показывая ряд ровных жемчужно-белых зубов. Затем появились ямочки: округлые, глубокие, очаровательные. И в завершение – вспышка искренней, безудержной радости в огромных, широко распахнутых глазах.
При первом посещении чьей-либо гостиной у маркиза была куча дел. Нужно было присмотреть место, где можно растянуться, не повредив коленку, выбрать безделушку, которую можно «случайно» уронить, при этом не разбив. А если присутствие в доме было связано с заданием, то и приметить все входы-выходы – так, на всякий случай.
Но в этот раз он забыл обо всем. Он просто стоял и смотрел.
Эта улыбка. Иисусе, эта улыбка… Вир узнал ее по приливу восторженной радости, чуть не сбившему его с ног.
Он считал невозможным чувствовать себя счастливым постоянно? Он ошибался – и как ошибался! Ему не может быть достаточно кратких мгновений этого сладостного восторга! Вир желал плескаться в нем, нырять в нем, пить его галлонами, пока упоительное блаженство не потечет в его жилах.
Девушка его грез… Наконец-то он встретил ее.
– Мисс Эджертон, – выступила вперед леди Кингсли, – позвольте вам представить маркиза Вира. Лорд Вир – мисс Эджертон.
– Огромное удовольствие познакомиться с вами, милорд, – произнесла девушка его мечты, по-прежнему улыбаясь.
– Мне также, мисс Эджертон, – еле смог выговорить он.
Удовольствие, привилегия и невероятная удача – и это все ему.
Вир нарушил тщательно соблюдаемую традицию немедленно выдвигать на первый план свою слабоумную личину. Вместо этого маркиз встал футах в десяти от девушки и, почти не разговаривая, наслаждался ее присутствием, пока разносили чай и бутерброды.
Но она замечала его даже молчащего. Несколько раз мисс Эджертон бросала на маркиза взгляд и улыбалась. И каждый раз при виде ее улыбки Вир чувствовал ту умиротворенность, которая ускользала от него, сколько бы злодеев он не разоблачил и не передал в руки правосудия.
Однако очень скоро дамы поспешили удалиться в свои комнаты, дабы переодеться к ужину.
– Если захотите, можете побродить по дому, – поднявшись, обратилась к джентльменам мисс Эджертон. – Но прошу не заходить в кабинет моего дяди. Это его личное святилище, и он не желает, чтобы туда вторгались даже в его отсутствие.
Вир мало что воспринял, кроме прощального дара – у самой двери девушка полуобернулась и улыбнулась именно ему. Он неторопливо прошел с отсутствующим видом из одного конца гостиной в другой, трогая занавеси, переставляя безделушки и проводя пальцами по каминной полке и спинкам стульев.
Леди Кингсли пришлось сопровождать маркиза в кабинет Эдмунда Дугласа для предварительного обыска. Осмотрев мебель, Вир обнаружил в письменном столе два потайных отделения. В одном из них лежал револьвер, в другом – несколько сотен фунтов грязными, мятыми банкнотами. Ни то, ни другое не возбранялось иметь кому угодно.
Стенные шкафы были переполнены документами. В одном лежали книги, касающиеся управления имением. В остальных хранились письма, телеграммы и отчеты от управляющих алмазным рудником – четвертьвековые свидетельства происхождения и стабильности доходов Дугласа.
Леди Кингсли ожидала маркиза в коридоре – стояла на страже.
– Ну что?
– Примерное и совершенно открытое ведение дел, – ответил Вир. – Кстати, мадам, я говорил, как приятно с вами работать?
– С вами все в порядке? – нахмурилась та.
– Лучше не бывает, – заверил маркиз и поспешил удалиться.
Глава 4
– Неужто правда, что алмазы добывают из рудников, а не из устриц? – спросил Вир у своего отражения в зеркале умывальника.
Дьявольщина!
– Или если разрезать жемчужину, то внутри найдешь бриллиант?
Черт его дери!
Все шло наперекосяк. С этой женщиной, понимающей любое его настроение и желание, Вир за более чем десять лет исходил все западное побережье. Она – его рай, его убежище. Наплевать, что ее дядя может оказаться преступником. Вир даже не прочь втиснуть свое поведение в рамки приличий, приемлемые обществом. Но почему, ради всего святого, нужно было повстречать свою грезу именно сейчас, когда нельзя отказаться от шутовской роли?