Ночные рейды советских летчиц. Из летной книжки штурмана У-2. 1941–1945
Шрифт:
При формировании полков вновь сказалась нехватка людей. Марина Михайловна обратилась в Саратовский горком комсомола. Буквально на следующий день с раннего утра здание горкома осаждали девчата. Шутки, остроты, смех. В тесном коридоре не протиснуться. Все волнуются, как перед сдачей решающего экзамена. Все внимание – на дверь, за которой заседает комиссия. Девушки кидаются к выходящей, заглядывают в лицо, по блеску глаз и улыбке угадывая, что все в порядке. Наперебой спрашивают:
– Взяли? Строго осматривают? К зрению придираются? Справки о стрелковой подготовке требуют?
– Ничего не требуют. Посмотрели. Постукали. Сказали: «Годна».
Большая группа девушек пришла из авиационного техникума: Петкилева, Пинчук, Лучинкина, Шеянкина, Платонова… Именно они впоследствии составили костяк технической службы трех полков. Их зачислили сразу, без долгих разговоров.
Чуть ли не первыми примчались на прием к Расковой Нина Данилова, Ольга Клюева, Лидия Демешева – выпускницы Саратовского аэроклуба. Они тут же были приняты в штурманскую группу.
– У вас налет малый. На войне летать – это не в аэроклубе, – сказала Раскова.
А Ольге Клюевой, узнав, что она дипломница экономического института, предложила сначала все-таки защитить диплом.
– С войны вернешься, а у тебя специальность…
Над Олей подшучивали:
– Фрицы не сбивают тех, кто с высшим…
К двери робко, бочком протиснулась невысокого роста девушка. Она пришла прямо с завода, после смены. Вошла в горком и растерялась: все говорят о самолетах, о полетах. А что умеет она, Аня Сергеева, работница шарикоподшипникового завода? Только семь классов закончила. «Ну и что? – подумала Аня. – Зато я выносливее и сильнее многих». И она посмотрела на свои руки. «Возьмут!» – решила Аня и смело перешагнула порог кабинета, где сидели Раскова и Рачкевич.
– Что умеешь?
– Работать!
Ей хотелось рассказать Расковой, что ее фотография висит на заводской Доске почета, но застеснялась. Повторила:
– Работать умею!
– Вооруженцем пойдешь?
Аня не знала, что это такое, но уверенно ответила:
– Все сумею!
С заводов пришли и Лысогорская, и Резниченко, и сестры Жуковицкие, и Полина Белкина, и многие другие девчата. А на их опустевшие места вставали подростки.
Расталкивая очередь, к двери пробиралась маленькая девчушка.
– Ты куда, дитятко? – одновременно спросили ее несколько человек. – Здесь не в пионерский лагерь записывают.
– Я вам не дитятко, – строго ответила она. – А куда записывают, сама знаю. Отойди! – Девушка рукой отстранила насмешницу, которая загораживала дверь.
– Кто ты такая?
– Целовальникова я.
– Хо-хо! Что-то не слыхали такой фамилии среди известных летчиц.
– Еще услышите!
Вокруг расхохотались. Маленькая, худенькая девчушка держалась так, словно была опытным воином. Когда она вошла в кабинет, Раскова удивленно посмотрела на нее.
– Тебе что?
– Записаться пришла. На фронт.
Пропустив гражданское «записаться» мимо ушей, Раскова спросила:
– Что же ты умеешь? Самолет водить? Стрелять? Ремонтировать?
– Да нет, – нисколько не смутившись, ответила девчушка. – Я только школу окончила… Но ведь научусь! Всему, чему надо, научусь.
Раскова откровенно рассматривала
– Ну возьмите хоть кем. На худой конец, на первое время хоть писарем, что ли… А потом я научусь летать, сумею. Вот увидите…
– Ишь ты, «на худой конец», – усмехнулась Раскова и, обернувшись к членам комиссии, спросила: – Возьмем?
Вот так и взяли Лиду Целовальникову. Была она старшиной в эскадрилье, а потом все-таки стала штурманом и закончила войну, имея за плечами 590 боевых вылетов.
Многие саратовские девчата брались тогда за любое дело, только бы их взяли. Хоть кем! Аню Сергееву, Полину Петкилеву, Асю Пинчук, Валю Лучинкину и многих других зачислили вооруженцами. Многие из них потом стали летать штурманами. А вот Нина Худякова стала укладчицей парашютов.
Галя Жедяевская пришла с четвертого курса автодорожного института.
– А ты кем хочешь стать? Прибористом или мотористом? – спросили ее.
– Конечно мотористом, – заявила она, не зная, насколько тяжелую работу выбирает.
Да и кто тогда думал о том, что нас ждет.
Воинский порядок, строгая дисциплина – это первое, с чем пришлось столкнуться. Примечательным был первый приказ штаба особых полков от 25 октября 1941 года:
«Всему личному составу приказываю: перед баней пройти стрижку волос.
Устанавливаю для всего личного состава сбора единую прическу: перед – на пол-уха и под польку – затылок.
Ношение других видов причесок только с моего персонального в каждом отдельном случае разрешения.
В парикмахерской некоторые сидели с трагическим видом. Ножницы безжалостно отхватывали косы. Ворохом лежали они на полу – белокурые, русые, каштановые, черные… Смешивались и сбивались в войлок. Многие девчата стали похожи на мальчишек. У каждой сразу поубавилось росту. Но все подтрунивали друг над другом, шутили, хотя в смехе этом слышалось и сожаление об утраченных локонах, и печаль о том, что теперь навсегда осталось в беззаботном прошлом.
Много огорчений доставила и форма: гимнастерки, брюки, мужское белье, кирзовые сапоги и портянки. Все было велико. Одну шинель можно было надеть на двоих и застегнуть на все крючки. Самые маленькие сапоги сорокового размера! Раздобыли ножницы, иголки, нитки и принялись за подгонку.
В часть продолжало прибывать пополнение. Через приемную комиссию прошло более тысячи девушек. С приездом в Энгельс личный состав распределился по группам. В летную вошли летчицы из аэроклубов и гражданского воздушного флота, в штурманскую – штурманы, получившие это звание в авиашколе Осоавиахима, и студентки вузов. Тех, кто имел техническое образование, определили в группу механиков по вооружению, по приборам и эксплуатации.
Занятия шли в лихорадочном темпе, а ночами то и дело поднимали по тревоге.