Ночные сестры. Сборник
Шрифт:
Люба натягивала тесные джинсы. Надевала легкую открытую кофточку. Укладывала перед зеркалом непослушные после завивки светлые волосы. Припудривала веснушки на вздернутом носике и щеках. Все это время бабка одобрительно поглядывала на Любины стати, жевала беззубым ртом и ждала, когда начнется обычный инструктаж.
Вообще-то бабка Серафима была Любе не бабкой, а прабабкой. Любина же собственно бабка, дочь Серафимы, жила на другом конце деревни со своей дочерью — Любиной матерью, и своей внучкой — Любиной старшей сестрой. И нянчила троих Любиных малолетних племянников, Серафиминых
Когда Серафима думала о своих многочисленных потомках, ей приходила на ум давно еще читанная глава из Книги Бытия, та, где Сиф родил Еноса. Но не всегда приходила, а только если не болела голова и память была на месте. А сегодня голова как раз болела. По телевизору еще утром передавали про магнитную бурю. Раньше Серафима в эти невидимые бури не верила. Но когда стала неходячей и уже не могла делать по дому никакую, даже самую легкую работу, а могла только сидеть и смотреть телевизор, то поверила. Вот и сегодня все сходилось: днем — обещанная буря, к вечеру — головная боль.
Люба налила в термос горячий чай, поставила на стол рядом с Серафимой. Достала из холодильника банку с творогом, отложила в тарелку, накрыла тарелку крышкой от кастрюли и тоже поставила на стол.
Серафиме все и так было предельно ясно. Однако без инструкций Любка не уйдет, Серафима это хорошо знала. А теперь самое время для инструкций. Серафима сидела в кресле и снизу вверх выжидательно поглядывала на правнучку.
— На ужин творог. Чай в термосе. Когда будешь смотреть новости по телевизору, то нажми вот на эту кнопку.
И Люба положила перед бабкой пульт.
Серафима ехидно прищурилась:
— Я пока еще из ума не выжила. Знаю, что надо нажать на «слип».
Она взяла пульт плохо гнущимися пальцами и вытянула обе руки в сторону телевизора.
Люба засмеялась:
— Бабуля, не надо руки вытягивать. Он и так включится.
— А вот и надо. Мне вчера докторша твоя, Лариса Петровна, что велела? Двигаться. Вот я и двигаюсь. Так что ты, Любка, меня не учи. Ты иди, а я новости буду смотреть. Новости теперь интересные: и про убийства, и про пожары, и про наводнения. На новостях я никогда не засыпаю…
Но телевизор Серафима так и не включила. Опустила руки, пожевала беззубым ртом и сказала:
— Я давно с тобой поговорить хочу.
— Поговори.
Судя по интонации, с которой Люба произнесла это, о предмете разговора она догадывалась. И ничего хорошего от этого разговора не ждала.
— Пусть он больше не приезжает, — попросила Серафима и с сочувствием посмотрела на Любу на всю ее высокую тонкую фигурку.
В телевизоре во время этих, как их там, дефиле девки-то ничуть не лучше ее Любаньки ходят. А некоторые и вовсе в подметки ей не годятся. Серафима так увлеклась своими мыслями, что не расслышала, как Люба тихо ответила на ее просьбу:
— Пусть…
Люба бросила собирать сумку, отвернулась и стала смотреть в окно. Там ничего нового не было. А был только солнечный вечер субботнего дня, их палисадник с отцветшей сиренью, давно не крашенный забор, а за ним дорога, по которой, пыля, проехал грузовик. А потом еще один.
Серафима вспомнила, о чем начала говорить, прежде чем отвлеклась на Любину красоту. Вспомнила и даже по столу сухоньким кулачком ударила в сердцах.
— У него ни стыда, ни совести.
— И что ты предлагаешь?
Люба отошла от окна. Глаза у нее блестели, а курносое прелестное лицо порозовело так, что веснушки стали еще виднее. Но ничего этого Серафима не заметила. Или сделала вид, что не заметила, потому что на Любкин бесполезный вопрос рассердилась:
— Да что ж я-то могу предложить?..
Пока Серафима собиралась с мыслями для ответа, Люба резко перекинула сумку через плечо, схватила с бабкиных колен пульт и щелкнула кнопкой:
— Ну, тогда сиди и…
Поскольку последние слова потонули в оглушительной музыке, Серафима так и не узнала, что же посоветовала ей Люба.
Когда стукнула на крыльце дверь, Серафима, опять держа пульт в вытянутых руках, начала переключать каналы. Остановилась на очередных новостях. Какое-то время, подозрительно щурясь и жуя ртом, смотрела и про убийства, и про пожары, и про наводнения. Потом плюнула с досадой, перекрестилась, нашла какой-то сериал и через десять минут уже мирно дремала перед телевизором.
* * *
Земля позади панельного пятиэтажного дома шла немного под уклон. И грядки тоже шли немного под уклон. И поливать такой огород было чистой мукой: вода стекала к меже чужого участка. И электрический насос опять не работал. Воду для полива приходилось таскать из колодца ведром.
Вера распрямилась, потерла поясницу и откинула с лица светлые, а на солнце и вовсе до цвета соломы выгоревшие пряди. Оглянулась на сына. Семилетний Илья заканчивал поливать капустную грядку.
Илья поставил лейку, ладошкой заслонил от солнца глаза и посмотрел на мать. Против низкого вечернего солнца смотреть было трудно. Хотя можно было и не смотреть. Он и так знал, что у его мамы глаза теплые, карие и что сейчас она глядит на него и улыбается. А у него, Ильи, глаза были синие. Но зато волосы — такие же, как у мамы: прямые и очень светлые. И еще он знал, что фигура у его мамки классная. Это он слышал от мужиков в магазине. А когда она в джинсах или слаксах, то мужики и вовсе шеи сворачивают. Ничего, пусть завидуют.
Вера махнула сыну, бросила взгляд на часы, охнула и побежала к дому. Илья солидно вытер о штаны руки, подобрал трансформер, который здесь, на огороде, был трактором. А может, танком. Теперь это было трудно понять: трансформер был старый, несколько его деталей потерял еще предыдущий владелец, их сосед пятиклассник Димка, внук бабки Кати. Димка вырастал, а его игрушки и кое-какая одежка доставались по наследству ему, Илье.
Илья подошел к забору, отодвинул держащуюся на одном гвозде доску, посмотрел. На задах Димкиного дома дымилась баня. У соседей слева тоже дымилась баня. А у них бани не было. Мама мылась в маленькой ванной, стены которой были выкрашены облупившейся тоскливой зеленой краской, а в баню они ходили к бабке Кате. Илья вернул доску на место и пошел в дом.