Ночные тайны королев
Шрифт:
Так как принц не внял этому призыву, его изгнали из королевства и лишили права наследования – и в настоящем, и в будущем.
Спустя еще год, осенью 1422 года, бедный безумец Карл VI умер. В минуту его кончины рядом с ним не было никого из близких людей. Изабелла давно привыкла к тому, что мужа у нее как бы и вовсе нет, и весть о том, что Карл вот-вот отдаст богу душу, не заставила ее поспешить к одру несчастного. Дофин же, который был привязан к отцу, не мог приехать в Париж, где его ожидало бы позорное пленение. Узнав о том, что король Франции навсегда закрыл глаза, принц Карл торопливо короновался
…Церемония погребения короля-страдальца была очень пышной. В ней участвовало множество парижан, и все они оцепенели от негодования, когда прямо над свежей могилой новым королем Франции был объявлен Генрих VI, младенец шести месяцев от роду, сын Генриха V Английского. Французской столицей, как, собственно, и доброй половиной страны, владели тогда англичане. Карл VII, бывший дофин, долго еще собирался с силами, чтобы войти в свой добрый город Париж и воссесть на трон, принадлежавший ему по праву рождения. В 1429 году в Реймсе он был коронован еще раз, и короновала его тогда юная Жанна д'Арк, которая, кстати сказать, была выдана им потом англичанам – ибо «того требовали государственные интересы Франции». За четыре десятка лет, что он провел на престоле, Карл VII научился предавать, продавать и торговаться. И помнят его не только как убийцу Орлеанской девы, но и как мудрого правителя, сумевшего положить конец изнурительной Столетней войне.
А Изабелла пережила мужа на целых тринадцать лет. Она провела их во дворце Сен-Поль, и мы не знаем, какие сны ей снились и какие призраки являлись к ее изголовью.
Похоронили королеву рядом с мужем, в усыпальнице аббатства Сен-Дени, и на могильной плите начертали:
6. Маргаритка среди роз
«Я, конечно, всецело предан моему королю, – мрачно размышлял сэр Уильям Пол, граф Суффолк, вышагивая по аккуратным, усыпанным песком дорожкам аббатства Бомон-ле-Тур, – но почему выбор пал именно на меня? Я же поклялся, что ноги моей больше не будет во Франции, этой ненавистной дикой стране, которая нисколько не ценит заботы, проявляемой о ней англичанами…»
Милорд остановился, в задумчивости погладил пальцем нежные лепестки пылавшего в солнечных лучах цветка шиповника и пробормотал себе под нос:
– «Розы цветут. Красота, красота. Скоро узрим мы младенца Христа…» Не верится мне, что она красавица. Эти французы – такие болтуны. Их послушаешь – и впрямь решишь, будто у них все женщины на ангелов похожи, а на самом деле…
Тут за спиной храброго воина послышался смешок, и он стремительно обернулся. Перед ним стояло хрупкое большеглазое создание, наряженное по последней моде. На гладком белоснежном лбу сияла драгоценная диадема, распущенные и слегка подвитые волосы падали на плечи, остроугольный вырез зеленого шелкового платья позволял видеть нежную шею и высоко поднятые – благодаря стягивавшему талию поясу – округлости грудей. Девушке было не больше пятнадцати, но держалась она смело и глаз долу не опускала.
– Твердите псалмы, милорд, и тут же рассуждаете о женщинах? – раздался
Суффолк молча поклонился. Он не знал, что сказать. Старый солдат растерялся, и все вежливые слова, которые он приготовил для встречи с невестой своего молодого государя Генриха VI, вылетели у него из головы. Да, конечно, его еще в Англии предупреждали, что дочь Изабеллы Лотарингской и Рене, короля Сицилии, отличается поразительной красотой, но что такое рассказы в сравнении с действительностью?
В памяти Суффолка молнией вспыхнуло воспоминание о разговоре, который состоялся у него перед отъездом во Францию. К нему пришел тогда кардинал Винчестерский, герцог Бофор, озабоченный и встревоженный.
– Глочестер опять пытался внушить королю, как важно нам продолжать войну с Францией, – сказал он, коротко поздоровавшись.
– Но, милорд, – удивился Суффолк, – как же так? Я говорил с герцогом вчера вечером, и он заверил меня, что разделяет нашу с вами тревогу за судьбы Англии. Мол, если война продлится еще хотя бы полгода, простолюдины взбунтуются, а этого допустить нельзя…
– И вы отнеслись к его словам всерьез? – Бофор даже ногой притопнул от досады. – Боже мой, милорд, вы действительно скорее воин, чем политик. Да, мой племянник коварен, как хорек, и к тому же мнит себя великим полководцем!
– Мне это известно, – помимо воли улыбнулся граф. – Он горделиво заявил, что любые враги разбегаются в страхе, едва завидят его, воинственного и смелого, как все Плантагенеты!
– Народ любит Глочестера, – пробормотал кардинал в раздумье, – любит – и прощает ему все выходки. Если он соберет под свои знамена побольше воинов и захочет взойти на английский престол, я не знаю, как обернутся дела. Вот почему нашего короля надо побыстрее женить! Причем женить на француженке, дабы добиться перемирия! – И Бофор несколько раз кивнул, что всегда было у него признаком сильного волнения.
– Да, если у государя родится наследник, Глочестеру придется поумерить свой пыл. Не видать ему тогда трона, и сторонников у него сразу убавится, – согласился Суффолк и тут же спросил с тревогой: – А точно ли так хороша эта Маргарита Анжуйская? Ведь король Генрих мало интересуется женщинами, он для этого слишком набожен…
– Любовь к богу не может быть чрезмерной, – назидательно сказал кардинал и добавил буднично: – Генрих понимает, что обязан жениться, а портрет Маргариты ему понравился. И потом – не забывайте, что она приходится племянницей французскому государю и уже поэтому обязана быть красавицей.
Кардинал улыбнулся собственной шутке, но Суффолк оставался серьезным.
– Портреты обычно льстят принцессам, – сказал он.
– У вас, милорд, очень скоро будет возможность самому убедиться, насколько красива наша будущая королева. Его Величество хочет, чтобы именно вы передали Маргарите Анжуйской официальное предложение руки и сердца, – вкрадчиво проговорил кардинал Винчестерский.
– Но… но я не желаю ехать во Францию! – в запальчивости воскликнул Суффолк и осекся, заметив удивленный и недовольный взгляд Бофора. – Надеюсь, из меня выйдет достойный посланник, – вздохнул граф и неуклюже попытался оправдаться: – Вы же сами только что сказали, милорд, что я воин, а не политик.