Ночные тайны королев
Шрифт:
– Теперь герцог не сможет выступить против меня и моей королевы, – усмехнулся он, возбужденно шагая по комнате. – Ох дядя, дядя! Мне даже не верится, что я все-таки освобожусь от него! Как же он мне надоел! Сколько себя помню, он всегда был мне врагом!
Маргарита пришла в восторг, когда услышала от мужа, что Глочестер предстанет перед судом. Она понимала, конечно, что народ будет недоволен арестом герцога, но считала, что все быстро успокоятся. Королева отправилась к кардиналу Бофору, который давно уже хворал и не покидал покоев. Ей не терпелось поделиться со стариком своей радостью.
– И вы думаете,
– В Тауэре. Он там уже третий день, но никаких волнений в городе нет, – с гордостью ответила Маргарита. – Так что суд будет коротким и справедливым. Опасаться бунта нечего.
– Что ж, может, и так… – пробормотал Бофор.
А спустя еще два дня герцог умер. Тюремщик, войдя поутру к нему в камеру, нашел уже остывший труп. Народ забурлил, по Лондону поползли слухи об отравлении и о том, что Глочестера убили по повелению кардинала Винчестерского и королевы.
– Почему меня обвиняют в смерти Глочестера? – удивленно спрашивала Маргарита у Суффолка. – Я не менее простолюдинов озадачена его внезапной кончиной.
Суффолк, осведомленный о тайном приказе, отданном кардиналом и касавшемся судьбы герцога Глочестера, ответил коротко:
– Вы виновны хотя бы тем, что француженка.
А потом пошел к королю и убедил его не расследовать причины смерти герцога и уж тем более не наказывать тех, кто был замешан в заговоре против Ее Величества.
– Не надо подогревать страсти, – сказал маркиз. – Народ и так возбужден до крайности.
– Хорошо, – согласился король. – Я не люблю казней, а когда раскрываешь заговор, без них не обойтись. Что же до моего дядюшки, то я знаю, почему он умер. Потому что слишком много грешил.
И король отправился в часовню, дабы помолиться о душе Глочестера, который умер без покаяния.
Прошло несколько месяцев. В Англии по-прежнему не любили королеву и почитали короля. Однако толпа не может жить без кумира, а нерешительный и подпавший под власть жены Генрих никак не подходил на эту роль. И тогда кумиром стал Ричард, герцог Йоркский. После загадочной гибели Глочестера он являлся единственным наследником престола и держал себя соответствующе. Маргарита бледнела от ярости, когда до нее доходили слухи о том, что Ричард якобы глубоко сочувствует ей.
– У моего кузена Генриха до сих пор нет сына, – говорил этот лицемер. – Бедняжка королева. Такая красавица – и бесплодна. Надо бы ей посоветоваться с моей Сисили – может, положение и не так уж безнадежно, может, стоит поехать на воды…
И Ричард с гордостью клал руку на плечо жены. Герцогиня молча улыбалась. Она родила Ричарду восемь детей, и все они были истинными принцами и принцессами, потому что Сисили не уступала мужу в знатности происхождения.
Маргарита не знала, как поступить. Суффолк тоже не мог дать ей никакого совета, ибо придраться было решительно не к чему. Йорк всегда был преисполнен почтительности; беседуя с королем или королевой, он даже смягчал обычно жестокое выражение лица. Искусный рассказчик, он умел заставить слушателей плакать или смеяться, и Маргарита не раз получала истинное удовольствие от встреч с ним.
Однако она знала, что нет у нее теперь более жестокого врага, чем Ричард, и ждала удобного
И такой случай представился вскоре после смерти старого кардинала Винчестерского, герцога Генри Бофора.
Умирал герцог долго и тяжело. Душа никак не желала расставаться с могучим телом, и целых три дня огромный и богатый дворец, казалось, сотрясался от жутких воплей умирающего. Бофор бредил. Его ложе, возле которого стояла на коленях Маргарита и несколько ее придворных дам, обступили призраки тех, кто погиб некогда по приказу кардинала. Наибольшие мучения доставляла старику тень Жанны д'Арк.
– Уйди, уйди! – молил он. – Оставь меня в покое! Ах, как ярко пылает пламя. Я не в силах потушить его. Да, ты права, я хотел твоей гибели. И вот расплата…
– Господи, – прошептала на ухо королеве Алиса Суффолк, – как страшно! Никогда еще ни один князь церкви не расставался с жизнью столь мучительно!
И тут комнату огласил последний оглушительный вопль. Кардинал Винчестерский скончался.
Челядинцы старика уверяли потом, будто сами видели, как дьявол с хохотом вырвал душу из тела, которое тут же скрючилось и застыло в неподвижности, и провалился со своей добычей в ад. Генрих, выведенный этими слухами из себя, даже приказал наказать плетьми и вырвать язык у кардинальского камердинера, а одну сплетницу так и вовсе повесить, но долго еще дворец Генри Бофора считался в Лондоне проклятым местом.
Так вот, после смерти кардинала королевская чета приблизила к себе его племянника Эдмонда Бофора, герцога Соммерсета. И этот молодой человек, блюдя семейную традицию, разумеется, немедленно возненавидел Йорка. Соммерсет был горд и непреклонен. В его жилах тоже текла королевская кровь, и он тоже надеялся воссесть на престол, если слабый здоровьем Генрих умрет бездетным.
Однажды жарким летним днем члены парламента собрались в Темпле, дабы обсудить положение, сложившееся во Франции. Сторонники Йорка осыпали оскорблениями сторонников Соммерсета (а значит, и королевы), принадлежавших к семейству Ланкастеров. Спор продолжился в саду, куда высокородные лорды вышли, чтобы подышать свежим воздухом. По обеим сторонам аллеи благоухали розы: справа алые, слева белые.
Граф Варвик, приближенный Ричарда Йорка, подошел к Соммерсету и открыто обвинил его в военных неудачах Англии.
Вспыльчивый герцог схватился было за меч, но его удержал лучший друг – герцог Бэкингем.
– Вы затеваете смуту, Варвик, – глухо сказал Соммерсет. – И я знаю, по чьему приказу. За вами стоит ваш истинный повелитель – герцог Йоркский. Вот кому вы служите, а вовсе не королю.
И Соммерсет, отстранившись от Бэкингема, шагнул к розовому кусту и сорвал алую розу. Этот цветок считался эмблемой дома Ланкастеров еще со времен Эдмунда Ланкастерского, брата Эдуарда I.
– Я срываю алую розу Ланкастеров! – крикнул герцог. – Ибо я за Ланкастеров и за короля!
Варвик без промедления сорвал белую розу, являвшуюся эмблемой дома Йорков со времен Черного принца, и, высоко подняв цветок, объявил:
– А я выбираю белую розу Йорков! Пусть каждый из рыцарей сделает свой выбор.
– Верно! – поддержал его доселе молчавший Ричард. – Эти прекрасные цветы решат, кто чей сторонник.
Члены парламента шумно набросились на кусты роз. Аллея была осквернена.