Ночные волки

Незнанский Фридрих Евсеевич

Хлопки прозвучали одновременно, и девушки смолкли.

Не задерживаясь более, Кравцов вошел в кабинет заместителя, держа оружие наизготове. Володин подошел поближе к двери в приемной на случай, если кто-то, услышав крики, поспешит на помощь.

Очень скоро Володин услышал, как Кравцов стреляет: на этот раз выстрелов было два.

Когда Кравцов вышел из кабинета, дверь в приемную распахнулась и в нее ворвался охранник. Увидев Кравцова с оружием в руках, он не задумываясь выстрелил, попав Кравцову в грудь. Следующий выстрел сделал Володин – в затылок охраннику. Тот дернулся вперед и упал лицом вниз.

Кравцов был жив, но ранение было серьезным.

– Уходить надо, – еле выговорил он. – Миш, помоги мне.

Володин молча смотрел на него.

– Забери меня, Миша, – хрипел Кравцов. – Забери, Богом прошу.

Так же невозмутимо глядя на него, Володин тихим голосом проговорил:

– Видишь, Семен Сергеевич, я был прав. Хорошо, что ты заранее назвал мне то имя.

Он навел на него пистолет. Ствол смотрел на Кравцова темным оком. Но вдруг это око взорвалось, и в голове Кравцова вспыхнула молния.

С невозмутимым видом Володин вышел из приемной.

Когда он покидал офис, его видела только старая вахтерша, забившаяся в угол.

Володин не заметил, как эта старушка провожает его испуганными, но внимательными глазами.

Глава 13. ФИРСОВ

Стас Аленичев провожал Любу в аэропорт.

Добирались они туда на такси. Всю дорогу Люба переживала, что опоздает: регистрация билетов заканчивалась за сорок минут до вылета самолета.

Они успели. Стас, впрочем, сожалел об этом.

Около дверей, ведших на посадку, Люба остановилась и протянула ему руку.

– До свидания, Стас. Спасибо за все.

– Люба, – сказал он, – может быть…

И замолчал. Молчал довольно долго, прежде чем отважился произнести:

– Может быть, ты останешься?

Потом, когда она улетела, Стас недоумевал: неужели эта не очень молодая женщина запала ему в душу только потому, что так вкусно готовила? Конечно, борщ дело важное, но не настолько же, чтобы из-за него предлагать женщине руку и сердце. А он именно об этом думал все последние дни перед ее отъездом.

В ту ночь он пришел домой около двух часов ночи. Спать хотелось неимоверно. Он совсем забыл, что разрешил дочери покойного Макова воспользоваться его комнатой. Поэтому с шумом вошел и, не задумываясь, включил свет.

Люба сидела на его постели и смотрела прямо на него, щурясь от яркого света.

– Ох, – сказал Стас, устало прислонясь к стене. – Извините, Любовь Григорьевна.

Она молчала и тоже смотрела на него.

– Извините, – повторил Стас. – Я только на минуту…

Люба быстро поднялась с постели и в ночной рубашке прошла через комнату. Остановившись возле Стаса, она провела рукой по его волосам.

– Устал… – сказала она ласковым голосом. – Намаялся…

Он вдруг почувствовал, что ему ужасно хочется… нет, не наброситься на нее, не сжать в объятиях, не зацеловать до смерти… Он понял, что хочет просто припасть к ее плечу лбом и… заплакать.

Что это? Любовь? Или просто нервная работа, убийцы, убитые, Портновы всякие, а тут – простая русская баба, такая близкая и зовущая.

Родная.

Кажется, есть такая песня – «вот и встретились два одиночества»… Это про них, про Стаса и Любу. Какой-то миг, мимолетное прозрение – и то, что мгновение назад казалось немыслимым, теперь стало единственно возможным. Задыхаясь от переполнявших их чувств, они бросились в объятия друг друга.

Способность соображать вернулась к ним не скоро. Когда Стас обратил внимание на часы, он понял, что спать ему сегодня не придется. Пора на работу.

Да он и не хотел уже спать. Нисколечко ему этого не хотелось. Огромное, безмерное счастье переполняло его, и, глядя на Любу, он подозревал, что она испытывает то же самое.

– Я тебе сделаю кофе, ладно? – шепнула она Стасу и легко вскочила на ноги.

Он вытянулся на кровати и замер с блаженной улыбкой.

Счастье…

Потом они завтракали, точнее, завтракал он, а Люба сидела за столом напротив и смотрела на него улыбаясь. Он тоже смотрел на нее, тоже улыбался и глотал еду, которую она приготовила.

– Когда придешь сегодня? – безмятежно спросила Люба и осеклась, вдруг испугавшись чего-то.

Стас понял, почему она замолчала. Она боится, подумал он, что я не так пойму ее вопрос, вроде как она уже заявляет на меня свои права.

– Во сколько я приду, не знаю, – ответил Стас. – И, честно говоря, никто не знает. Даже, подозреваю, Господь Бог не знает, во сколько я приду домой. Но ты имеешь право спрашивать меня об этом всегда, когда тебе захочется.

– Спасибо, – сказала Люба. – И знай: во сколько бы ты ни пришел, я всегда буду тебя ждать.

Как просто, подумал он. Как элементарно просто. Всего-то и нужно на этом свете, чтобы тебя ждали.

– Может быть, ты останешься? – спросил он Любу.

– Я вернусь, Стас, – ответила она. – Я обязательно вернусь.

– Я буду ждать тебя.

– Я вернусь.

– Я обязательно вернусь, Стас.

– Только ты поскорее, ладно?

– Ладно, – сказала она. – Я люблю тебя, Стас.

– Я люблю тебя, Люба. И буду ждать.

– Я вернусь.

Они бы повторяли эти слова до скончания века, если бы не проходившая мимо сотрудница Аэрофлота, та, что регистрировала Любин билет.

– Поторопитесь, гражданка, – сказала она на ходу.

И они очнулись.

Люба знакомым жестом пригладила ему волосы и сказала:

– Я потеряла отца. И нашла тебя. Получается, что жизнь – штука справедливая.

– Да, – согласился он. – Жизнь прекрасна, и я люблю тебя.

Стас был на подходе к МУРу, когда недалеко от него, взвизгнув тормозами, резко остановилась черная «Волга». Возле водителя сидел его начальник Грязнов, который крикнул ему, высунувшись в окошко:

– В машину, Стас!