Ночью 16 января
Шрифт:
Диксон.«Курьера» нет.
Гастингс.Черт. Диксон, мы должны его найти или доказать, что его и не было!
Ингэлс.Но он был. Я его видел.
Гастингс.Ну что за напасть! Слишком многие из вас видели эту газету. Я не думаю, что русский крысенок — святоша, вот так запросто мог подсунуть вам старый номер. И все-таки я знаю, что в его алиби есть какой-то подвох. Диксон, посмотрите в мусорных ведрах, в растопке, везде!
Диксон.Мы везде смотрели.
Гастингс.
Диксон.Хорошо, шеф. (Уходит направо.)
Гастингс.Стив, не будь таким кошмарно благородным и расскажи мне, у кого на самом деле есть причины тебя подставлять!
Ингэлс.Если ты примешь во внимание мое мнение — на что я надеюсь, — ни у кого.
Гастингс.Ни у кого?
Ингэлс. Я бы не проголосовал за Сержа на выборах. Но не вижу причин, по которым он мог убить Уолтера, ни одной.
Гастингс.Знаешь, я уверен, что это сделал он. Посмотри, как это было сделано. Так халтурно, так очевидно. Я не вижу здесь никого другого, кто был бы способен на такую вульгарную подставу и надеялся бы при этом выйти сухим из воды. Это попахивает «Сержем». Тупое, самонадеянное коммунистическое сознание людей, которые уверены, что их высокомерие победит в борьбе с любым интеллектом.
Ингэлс.Но тебе придется это доказать.
Гастингс.Да. А я не могу. Ну что ж, давай подумаем насчет остальных. Тони Годдард? У него нет причин тебя подставлять. Флеминг? Возможно. Бесстрашный. Пьяницы не очень сильные люди.
Ингэлс.За Флеминга я проголосовал бы на выборах.
Гастингс.Миссис Брекенридж? У нее нет причины. Мисс Ноуланд?.. Нет-нет, не вытаскивай записную книжку, Стив, не отказывайся отвечать. Я вынужден спросить. Ты влюблен в Эдриен Ноуланд?
Ингэлс.Отчаянно. Безнадежно. Абсолютно. Много лет.
Гастингс.Почему «безнадежно» много лет, если она тебя любит?
Ингэлс.Потому что мы оба думали, что любим безответно… Почему ты вынужден об этом спрашивать?
Гастингс.Потому что — что это, скажи на милость, за любовная сцена с миссис Брекенридж в таком случае?
Ингэлс (пожимает плечами).Минутная слабость. Отчаянье, наверно. Потому что я не думал, что смогу когда-нибудь завоевать женщину, которую хотел.
Гастингс.Удачный денек ты выбрал, чтобы проявить слабость.
Ингэлс.Да ну?
Гастингс (вставая).Ну, думаю, теперь я немного потолкую с Флемингом.
Ингэлс.Это надолго?
Гастингс.Не думаю.
Справа входит Серж. Гастингс
А, доброе утро, комиссар.
Серж (сухо).Это не смешно.
Гастингс.Нет. Но могло бы быть. (Уходит вверх по лестнице.)
Серж (видит газеты, спешит их просмотреть).А, газеты. «Курьер» нашли?
Ингэлс.Нет.
Серж.Но это невероятно! Я не могу этого понять!
Ингэлс.Не нервничай. Они ее найдут — когда время придет… Тебе не о чем волноваться. Посмотри на меня.
Серж (с любопытством).Ты волнуешься?
Ингэлс.Ну а ты бы не волновался? Для Грега типично развлекаться, выдвигая фантастические предположения, и верить в самое невероятное. Суд этого не сделает. Суд любит такие дела, как мое. Они не давят на совесть.
Серж (так убедительно, как только умеет).Это правда Думаю, в суде тебя упекут. Думаю, у тебя нет шансов.
Ингэлс.У меня мог бы быть шанс. Но нужны деньги.
Серж (заинтересованно).Деньги?
Ингэлс.Много денег. Мне нужен хороший адвокат.
Серж.Да. Тебе нужен очень хороший адвокат. А это дорого.
Ингэлс.Очень дорого.
Серж.Плохо твое дело.
Ингэлс.Очень плохо.
Серж.Ты чувствуешь в себе силы вынести это испытание?
Ингэлс.Похоже на то.
Серж.А… денег у тебя нет?
Ингэлс.Ну, думаю, сколько-то наберу, но ты же знаешь, я никогда много не зарабатывал. Не то что Уолтер. Я, что зарабатывал, вкладывал в лабораторию. Думаю, немного наличных я на ней заработать могу, но что толку? Даже если меня оправдают, я разорюсь после всего этого.
Серж.Ты не такой человек, которому приятно разориться.
Ингэлс.Совсем не приятно.
Серж.Но ты ведь осознаешь, что твои собственные интересы на первом месте?
Ингэлс.Я верю в это.
Серж (быстро оглядывается, потом наклоняется над столом — поближе к Ингэлсу — и говорит быстро, ровным, тихим, жестким голосом. Это совершенно новый Серж, даже его английский делается чище, хотя акцент присутствует.)Слушай. Никаких дурацких выходок и шуток о том, что ты знаешь и о чем догадываешься. Нет времени. А на кону твоя шкура. Пятьсот тысяч долларов — сейчас, тебе лично в руки — за это изобретение.