Ночью в темных очках
Шрифт:
1978. Жилярди как раз искал издателя для своей новой книги, когда у него случился обширный инсульт. Я прекратила охотничьи вылазки и оставалась в Женеве. Когда я познакомилась с Жилярди, у него были глаза цвета сапфиров. После инсульта они стали выцветать, становясь с каждым днем бледнее. Было тяжело смотреть на него в таком состоянии, особенно помня, сколько в нем было раньше жизни, но меня донимало любопытство. Никогда раньше я не видела естественной смерти.
Он умер 2 июня 1978 года. Я была с ним, когда это случилось. К тому времени у него глаза выцвели до почти бесцветных,
– С-с-соня, – прошепелявил он, и мне показалось, что он бодрее, чем был весь день. – Ты это видишь?
Я оглядела спальню внизу, вверху, повсюду. Мы были одни.
– Что я должна видеть, Эрик?
Я повернулась и увидела, как закрылись его глаза, и мне не надо было до него дотрагиваться, чтобы знать, что он умер. Я долго сидела неподвижно, испытывая такое поглощающее ощущение потери, что его даже эмоцией назвать трудно, и только глядела на то, что осталось от моего учителя и друга.
Жилярди назначил меня своей главной наследницей и душеприказчицей. Я унаследовала дом, землю, семейное состояние и профессионально выполненные поддельные документы, дающее Соне Блу личность и прошлое.
Еще мне остались его записные книжки и машинописная рукопись о его величайшем открытии: обо мне. Эта книга должна была навеки похоронить мнение, что Эрик Жилярди был шарлатаном. Я ее сожгла до последней страницы в мраморном камине центрального холла.
Предав репутацию Жилярди огню, я села в свой «ягуар» и отправилась в Женеву. Несколько часов я бродила по улицам, и они привели меня на берег Женевского озера. По этому озеру катался на лодке Жан-Жак со своей возлюбленной дурой, Марией-Терезой, и здесь через пятьдесят лет после этого жена поэта родила чудовище.
Я точно знала, что в Европе мне ответов не найти. Я позвонила адвокатам Жилярди, ликвидировала все свое наследство, кроме двух книг, и купила билет на восток в один конец.
7
Направилась я в Японию, надеясь, что святые в шафрановых рясах и жрецы-убийцы в черном облачении могут знать о Реальном Мире больше, чем ученые и оккультисты Запада.
Ожидая сверхскоростной экспресс из аэропорта в Токио, я заметила девочку, одетую в тусклую форму японской школьницы, содранную со старых образцов немецких частных школ. Ей было лет двенадцать – тринадцать, но она казалась еще моложе.
Девочка жевала жвачку и листала книжку комиксов размером с телефонный справочник. Мелькнуло изображение женщины, полностью обнаженной, если не считать стратегически важных пунктов. Она стояла на коленях, уткнувшись лбом в пол, перед нависшим над ней великаном. Он был покрыт шрамами и татуировками, а вокруг его возбужденного члена обвилась ядовитая змея. Точнее, она обвилась вокруг того места, где был бы пенис великана, не вымарай его цензура.
Девочка пустила пузырь жвачки, перевернула страницу и стала читать дальше. На этой странице гигант приставил большие пальцы к глазам своей жертвы. Я поняла, что найти здесь ответы будет не так легко, как казалось.
Вскоре я обнаружила, что приезжать в Японию не надо было. Я бродила по человеческим муравейникам Токио, безуспешно разыскивая Притворщиков. В этом городе у всех были свои маски – неотъемлемая часть местной культуры. Притворяться кем-то другим – это для японцев вторая натура. Их мысли образовывали непроницаемую стену, и мне не хватало ни умения, ни желания их понять. Здесь я была еще более чужой, чем в Европе.
Но все же результат был для меня не совсем нулевой. Как-то раз я оказалась в огромном магазине в центре Токио. Был конец дня, и вся страна, казалось, именно в этот день решила заняться покупками. Несмотря на толпу, мне удалось сохранять личное пространство. Не знаю, почему люди старались не подходить слишком близко – то ли потому, что я Притворщик, то ли потому, что я гайдзин.
Как бы там ни было, я пошла по линии наименьшего сопротивления и позволила себе плыть в общем потоке. Японский вариант попсовой музыки ревел из динамиков, смешиваясь с рокотом тысяч непонятных голосов.
Толпа вынесла меня к лифтам. Там стояли две молодые японки, одетые в форму сотрудниц универмага. Обе были в белоснежных перчатках, и обе говорили искусственным фальцетом, как мышки из мультфильмов. Они постоянно улыбались, с машинной точностью движений кланялись посетителям и делали жесты, похожие на какой-то ритуал. Их руки качались, подобно стрелкам метрономов, указывая, какой лифт идет на какой этаж. Глядя на этих марионеток, не теряющих ни на секунду улыбок, снова и снова повторяющих автоматические жесты над непрестанным потоком покупателей, я вдруг ощутила подступившие слезы. Странно. Я даже над смертью Жилярди не плакала.
И внезапно я удивилась, когда увидела глядящее на меня сморщенное, как у священной обезьяны, лицо. Оно принадлежало склоненному человеку небольшого роста. Сначала я подумала, что это какой-то экзотический вид Притворщиков. Потом поняла, что передо мной просто очень старый человек.
– Вы уходить отсюда, – сказал он по-английски. – Не место вам.
Он поманил меня скрюченным пальцем и пошел прочь, пробираясь в толпе покупателей. Я пошла за ним, заинтригованная. У него была светлая розоватая аура, но я не могла понять, Притворщик ли он.
Скрюченный старик привел меня в традиционный японский дом, отделенный от уличной суеты старой каменной стеной. Он показал мне сад с причудливыми узорами из песка и выпил со мной чаю.
Его звали Хокусаи, и он был потомком мудрецов Синто и самурайских оружейников. Дед выучил его искусству «видеть дальше мира», и он приобрел умение определять людей и места, обладающие «силой».
– Вы сияла очень сильно. Если не слишком сильно. Иногда на краю света есть темнота. – Он морщился, не в силах точно выразить свою мысль по-английски.
Хотя, наверное, даже если бы я бегло говорила по-японски, нужные слова все равно найти было бы нелегко.
– Зачем вы позвали меня за собой?
– Я видел вас смотрела девушки у лифта. Темнота кушала свет.
Я кивнула, показывая, что поняла, и сморщенная обезьянья мордочка осветилась радостью. Впервые после смерти Жилярди мне было легко в обществе другого.
Старый джентльмен поведал мне, что в детстве дед рассказывал ему множество сказок о духах стихий, которые правили островами когда-то давно, еще до первого императора. Старый мудрец твердо верил, что эти духи вернутся еще при жизни его внука, и учил Хокусаи узнавать их черты. И теперь, кажется, предсказание деда сбывается.