Ночью все волки серы
Шрифт:
— Итак, санитары проводили его наверх и помогли войти в квартиру, на что ушло довольно много времени. Предложили принести еды. Но он поблагодарил за все и сказал, что лучше полежит и подождет сиделку. Они помогли ему лечь в постель. А потом ушли.
— Ясно. И оставили дверь открытой, как им было сказано.
— В этом-то и все дело. Они не уверены. Ты ведь знаешь, как бывает, когда поручение дают двоим. Одному кажется, что это уже сделал другой, а другому кажется, что сделал первый. Они не могут утверждать наверняка, но одному из них кажется, что он поставил замок на предохранитель и потом просто прикрыл за
— Так, — вздохнул я и добавил: — Но мы в любом случае должны исходить из того, что дверь была открыта, а когда сиделка и я пришли, — была заперта на замок.
— Первой пришла она?
— Да, я встретил ее на лестничной площадке, она… Скажи, вы ведь ее не подозреваете?
— Мы никого не подозреваем, Веум.
— И она рассказала, как ты уже знаешь, что, подходя к дому Нюмарка, видела, как из подъезда вышел какой-то человек. Этот человек хромал.
Он поморщился.
— Честно говоря, Веум, давай не будем драматизировать. Я понимаю твое огорчение по поводу смерти старого друга, и могу тебя уверить, что нам тоже не нравится, что наши почтенные коллеги таким вот образом уходят из жизни.
— Дело не в этом. Вся цепь событий выглядит подозрительно. Сначала его сбивает машина, а в первый же день после выписки из больницы его находят в постели мертвым.
— В первую очередь мы должны выяснить причину смерти.
— Бьюсь об заклад, что его задушили. Он пожал плечами.
— Подушка. Она была на полу. С чего бы это ей быть там, а не у него под головой? — продолжал я. — Старый человек лежит в постели, а подушка на полу. Кто угодно мог лишить его жизни — ребенок, женщина.
Он потер лоб.
— Вскрытие покажет. А пока мы, само собой, займемся другим. Квартира будет тщательно осмотрена. Основательно допросим сиделку, не исключено, что составим словесный портрет этого хромого; тогда и объявим розыск. Уверяю тебя, сделаем все возможное. Будь покоен.
— А коробка с газетными вырезками? Он не мог никуда ее спрятать, помимо квартиры. Машина сбила его неожиданно. Если бы он перепрятал коробку, он бы мне сказал. Раз коробки в квартире нет, это и есть мотив преступления.
— Но, насколько я понимаю, ты единственный, кто знал о существовании этой коробки.
— Должны быть и другие. Расследуйте!
— Конечно, о чем говорить… Но ведь ты знаешь, как обстоят дела: устное заявление, не подкрепленное доказательствами, в папку не подошьешь.
Я рассеянно кивнул. Все это звучало не очень ободряюще. Надо было мне раньше думать. Как только Ялмара Нюмарка сбила машина, надо было тут же взять ключ от квартиры и спрятать коробку в надежное место. Материалы в ней были исключительные. Если она исчезла, то теперь афера с пожаром на «Павлине» навсегда останется покрытой мраком, личность Призрака никогда не сможет быть установлена. Последние крохи интереса к этому делу Ялмар Нюмарк унес в потусторонний мир, туда, где уже никто не роется в архивных папках, ибо там подводится последняя черта всему и срываются покровы со всех тайн.
— Тебе нечего больше добавить? — спросил я Якоба Е. Хамре.
— Нечего.
— Сообщишь, когда получишь протокол вскрытия?
— Да. Ради, старой… дружбы.
Я заметил, как он запнулся перед словом «дружба». Эта заминка сказала мне о многом.
16
После скоропостижной смерти Ялмара Нюмарка время как будто бы остановилось для меня. Я допоздна засиживался в своей конторе. Для большинства рабочий день закончился, и город должен был вот-вот опустеть. Каким-то чудом отдельные участки неба совсем очистились от облаков, только несколько крохотных пушистых барашков нависли над островом Аск, и на них падали отсветы заходящего солнца. Золотистый свет струился по городу, заполнял пространства между каменными фасадами, создавая неожиданную игру света и тени, заставлял оконные стекла переливаться и сверкать.
Я был не в состоянии сосредоточиться на чем-либо после разговора в полиции. Пообедал в кафетерии на втором этаже, перечитал в своей конторе дневные газеты. Теперь я сидел у открытого окна на четвертом этаже и погружался в звуки угасающего дня, которые доносились отовсюду. Вечерний отдых наступил еще не для всех, для некоторых рабочий день только начинался. Внизу, на Рыночной площади, проповедник готовился к проповеди.
Я помнил его столько, сколько помнил себя. У него все то же бледное лицо, те же растрепанные волосы, все те же восторженные интонации, когда он говорит об Иисусе. Он словно бы пришел из страны доверчивого детства, где все ясно и существуют только черные и белые краски. Бог — это человек с бородой, который сидит среди облаков в отблесках солнца, а смерть — это нечто далекое, неосязаемое, тебя лично не касающееся. Это то, что происходит с бандитами и индейцами в фантастической Америке. Или это случается с дедушками и бабушками, когда они уж очень состарятся.
Проповеднику было около пятидесяти, и я прикинул, что, когда я был мальчишкой, вряд ли я мог его видеть, но мне казалось, что он был здесь всегда. Другие проповедники приходили и уходили, офицеры армии спасения и лицемерные шведы с прической под Элвиса Пресли, рано познавшие грех; белокурые девочки в юбочках в складку до колен, распевавшие на два голоса о неземном блаженстве. Но теперь их никого нет. Остался только проповедник. Последний из могикан в наше время безверия. Он улыбается, но нет ли оттенка горечи в его улыбке? Разве за его религиозной восторженностью не скрывается некоторая доля разочарования, ведь к нему постоянно цепляются подвыпившие юнцы или старые алкоголики?
Он развесил повсюду свои громкоговорители, подключил электроаккордеон, взял несколько пробных аккордов и запел:
Он открыл мне врата рая, Я сейчас войду туда…Нет ни намека на разочарование, все та же восторженная интонация, поет с тем же пафосом, которому я всегда завидовал и который никогда не мог понять.
Он все пел и пел. Его голос доносился как будто издалека, и передо мной вставали картины.
Я увидел Ялмара Нюмарка, ковыляющего, к вратам рая в своем старом костюме, со свернутой газетой в руке, волосы у него слегка взлохмаченные и костюм слегка помятый, ведь он так поспешно отправился на небеса. Я видел перед собой врата рая такими, какими представлял их в пору наивного детства, когда слышал именно эту песню. Они стояли среди белых облаков, жемчужины на них в пронзительно ярких лучах солнца переливались и сияли так, что слепило глаза.