Ночью все волки серы
Шрифт:
Как всегда бывает в подобных случаях, кто-то замешкался у часовни. Я поздоровался с некоторыми старыми коллегами Нюмарка. Многие из них давно не встречались с ним, но все равно ощутили грусть в связи с его смертью.
Я подошел к Хамре, он дал мне понять, что спешит. Окинул меня недовольным взглядом, словно я олицетворял его больную совесть.
Я спросил:
— Ну что, есть новости?
Когда он отвечал, я заметил бледную напряженную складку у его рта.
— Нет никаких оснований тратить драгоценные усилия наших сотрудников на расследование этого дела, Веум. Ничто не указывает на факт преступления, вероятно, злополучное стечение обстоятельств, только об этом может идти речь. Причина смерти действительно — сердечная недостаточность. Нет никаких следов удушения,
— А коробка с бумагами…
Он многозначительно пожал плечами.
— Нюмарк мог сам унести ее перед тем, как на него наехала машина. Ты сам говорил, что вид у него был подавленный, когда вы встретились с ним в кафе. В таком состоянии, стремясь избавиться от прошлого, он мог вполне выбросить ее на помойку или сжечь в печке.
— Ну а как вы расцениваете то, что он был сбит машиной?
— Ну это, естественно, уже нечто совершенно иное. Тут есть факт преступления. Даже если бы это был несчастный случай, мы обязаны заняться этим.
— То есть дело не закрыто? — спросил я и услышал саркастическую ноту в собственном голосе.
— Нет.
— Следовательно, вы работаете с ним на полную катушку?
Он посмотрел на меня как на несмышленыша.
— Честно говоря, Веум, ты ведь знаешь, в каких условиях мы работаем. Мы…
— Избавь меня от нравоучений, Хамре. Мне все это прекрасно известно.
Он сверкнул взглядом и запустил пятерню в свои взлохмаченные волосы.
— Черт побери, Веум! Если что-то всплывет новое, то, конечно же, мы будем всем этим заниматься. Но не можем же мы сами создавать улики теперь, когда прошло уже столько времени! По свежим следам мы сделали все, от нас зависящее. Через газеты и радио обратились к возможным очевидцам. Никто не откликнулся. А ведь фургон был угнан. Не обнаружено никаких отпечатков пальцев и никаких улик. Ни малейшего признака улик. Бог его знает, кто это был. Прямо какой-то невидимка.
— Невидимка? — переспросил я.
Приближался Вадхейм, он шел вместе с начальником уголовной полиции. Я встретился с ним взглядом. Его темные волосы были зачесаны назад, лоб высокий и задумчивый. Он протянул мне руку и назвал свое имя. Я сделал то же самое. Потом он добавил:
— Я слышал о вас, Веум. — При этом выражение его лица говорило о том, что слышанное не очень-то располагало его в мою пользу, и мы не стали распространяться на эту тему.
— Я был близким другом Ялмара Нюмарка, — сказал я.
— Правда? — доброжелательно переспросил начальник уголовной полиции.
— Я слышал, вы закрыли расследование?
— Ну, закрыть-то не закрыли. Вы ведь знаете, если есть подозрение на факт насильственной смерти, такие дела никогда не закрывают, Веум. Если возникает что-то новое, тогда…
— Новое? Что новое? Еще трупы? Его глаза насмешливо сверкнули.
«Друзья и коллеги» Ялмара Нюмарка, столпившиеся на маленькой площадке перед часовней, начали расходиться. Мне был неприятен разговор с этими тремя полицейскими чиновниками, я почувствовал себя прямо-таки бойскаутом на теологическом диспуте с тремя почтенными епископами. Мы все тронулись к выходу. Вдоль Ульрикен были видны столбы новой канатной дороги, которую наконец-то снова пустили после несчастного случая в 1974 году. Только вот досада, никто не хотел пользоваться ею, билеты стоят так же дорого, как билеты в цирк, и компания была на грани банкротства.
За воротами кладбища Вадхейм предложил подвезти меня до города. Я вежливо отказался, сказав, что лучше пройдусь пешком по свежему воздуху. Садясь в машину, Вадхейм и начальник уголовной полиции попрощались со мной вежливым кивком, в то время, как Хамре уже за рулем, пробормотал что-то невразумительное.
Подул ветер, начал сыпать мелкий моросящий дождь. Я шел по району больших уединенных вилл. Этот район был не чета тому, в котором прошла жизнь Ялмара Нюмарка. Он обитал на крохотном пространстве, ограниченном стенами с выцветшими обоями, на верхнем этаже дома с печным отоплением; там он жил всю свою жизнь, там он и умер.
Умер ли он естественной смертью?
Шагая по тротуару вдоль улицы Калведалсвеен, мимо пивоваренного завода, я решил для себя, что это дело так не оставлю. Я обязательно установлю истину.
Если Ялмар Нюмарк действительно умер не своей смертью, я должен это выяснить точно, а для этого следует отправиться в путешествие на двадцать-тридцать лет назад и отыскать виновного.
Когда я дошел до Стадспортена, начался дождь, как будто бы рассерженная прачка там, за облаками, опрокинула на всех мутную серую воду из своего корыта.
18
В буфете на вокзале я взял себе чашку кофе и половину булочки. Вокруг сидели люди, поставив на пол свои чемоданы и рюкзаки. Был август, бабье лето в горах. Еще не угомонились последние туристы. Вероятно, они надеялись найти в горах залитые солнцем пространства, или, быть может, стремились наверх как животные во время наводнений. Дождь нарисовал длинные прозрачные полоски на окнах и сделал все вокруг расплывчатым, как будто смотришь сквозь марево.
Я перешел на другую сторону улицы и подошел к зданию, как две капли воды похожему на здание вокзала: Бергенская публичная библиотека. Оба здания и вокзал, и библиотека были построены из одного и того же материала, больших темных гранитных блоков. Вероятно, это было сделано для того, чтобы две человеческие добродетели, неуемная тяга к перемене мест и жажда знаний, бок о бок пережили бы судный день, который, возможно, грядет в начале нового столетия. Так и стоят эти два сооружения в ожидании нейтронной бомбы. Когда исчезнут все люди, они по-прежнему будут стоять здесь: вокзал, с его вечным неуютом, сквозняками, холодом, несмотря на середину лета; и библиотека, где все полки заполнены знаниями, оказавшимися бесполезными для человечества. От железнодорожного вокзала по давно заржавевшим рельсам отправится незримый поезд, согласно расписанию, составленному вечностью, а сквозь пустую библиотеку будут двигаться призраки читателей; они будут переходить от полки к полке, не трогая ни единой книги, не читая ни единого слова.
Внутри библиотеки никаких сквозняков не было. Царил вечный сумрак, как будто расставленные здесь фолианты годами излучали таящийся в них туман прошлых времен, отблески пламени истории.
Я спросил, можно ли просмотреть «Бергенске Тиденде» [13] за апрель — май 1953 года, и любезная невысокая темноволосая женщина в зеленых вельветовых брюках и больших очках спустилась вниз в архив и вернулась оттуда, с трудом неся подшивку газет за второй квартал того года. Я мог бы пойти в университетскую библиотеку и посмотреть все эти материалы на микрофильмах, но это меня всегда обескураживает. Когда перелистываешь страницы газет на экране, теряется особое ощущение соприкосновения с пожелтевшей бумагой, мне не хватает едва различимого слабого запаха типографской краски, которая была свежей много лет назад; этих шрифтов, набранных в несуществующих ныне типографиях; фотографий, сделанных фотографами, которые теперь уже пенсионеры; репортажей, написанных журналистами, которые давно уже исписали свои последние карандаши.
13
Ежедневная газета, выходящая в Бергене.
На первых страницах мне сразу же попались на глаза заголовки, посвященные пожару на «Павлине». Многие сообщения были мне уже знакомы по вырезкам, имевшимся у Нюмарка. Я пометил имена, которые мне нужно было найти, и принялся читать все сообщения, касавшиеся произошедшей катастрофы. Через два дня после пожара был опубликован полный список погибших. Я переписал имена.
Потом перешел к сообщениям о смерти. Выписывал имена родственников, которых можно было бы найти сейчас. Долго сидел и перечитывал сообщение о смерти Хольгера Карлсена. Того самого бригадира, на ком лежала моральная ответственность за катастрофу, это он не заметил неполадки, связанные с утечкой газа.