Нокаут
Шрифт:
«Викинг» хотел было захлопнуть тетрадку, но взгляд его упал на заголовок, выведенный другим, размашистым почерком. Тетрадка колыхнулась в руках Фрэнка. Надпись гласила:
Посмертные записки
Никодима Эфиальтовича Златовратского, столбового дворянина и домовладельца
«Викинг» и Джо впились глазами в тетрадку. Лев Яковлевич сидел бледный, постаревший.
— Читай вслух, малыш, — улыбнулся Фрэнк натянутой улыбкой, передавая молодому человеку зеленую тетрадь.
Джо начал:
«1957 года от рождества Христова, июня 4-го дня, вторник.
Видит бог, я никогда в жизни ничего не писал, даже, писем. Исключение составляли прошения (до революции) и заявления (после революции). Какое слово — заявление!.. Да и сейчас пишу не я, а некий Сопако… Пишите, пишите, Лев Яковлевич, все пишите… он совсем не джентильом [2]
Для чего, собственно, пишу я эти записки? Сам не знаю. Мне попросту страшно, и разливается желчь… А помню годы… 1913 год. Я достиг совершеннолетия, которое справлял с друзьями (кавалергард барон фон-Сукен, поручик-преображенец Иванов-Иванов, э сетера [4] ) в парижском ресторане «Ша нуар»… Шампанское, шантеклеры, шансонетки!.. Вдруг телеграмма… от отца. Вернее, об отце. Скончался от паралича!.. Я наследник: несколько домов, два хлопкоочистительных завода, 200000 в банке. И впридачу невеста с имением в Орловской губернии.
Жизнь была прекрасна. И вдруг все полетело прахом. И стал бухгалтером, членом профсоюза. Я мстил, как мог, ждал, страдал… тяжело думать!.. Но вот появился синеглазый хам. Машина, сверхчеловек, такие люди спасут Россию! Верно…
Вчера он уехал. Вечером грянул ливень. С градом. Я ликовал. Сколько погибнет хлопка!.. У меня было такое чувство, будто бы ливень — дело рук синеглазого. А наутро сияло солнце. И я пошел… я мечтал распустить слух о том, что скоро якобы введут хлебные карточки. Жога этот синеглазый!.. На рынке у овощного ларька стояла старушенция в белом платочке и ругала продавца: «Грязно, овощи плохие, дорого!» Она костерила продавца и порядки.
Я слушал и наслаждался. Потом подошел к старушенции и сказал о карточках. Она ахнула и не поверила.
— Врешь, старый хрыч! (Хамка. Какая хамка!) Обычно я никогда не пытался доказывать свою правоту (так учил меня синеглазый). Пусть не поверит, но ведь не удержится, сболтнет кому-нибудь. А там… слушок поползет змейкой, разыщет кого надо, тех, кто поверит. Но тут я разозлился, стал доказывать,
Она посмотрела мне в глаза. Не знаю, что она в них увидела, только хамка схватила меня за руку и закричала на весь базар:
— Провокатора пымала! («Пымала!» Хамка.) Мне стало страшно. Я пошел на шантаж.
— Не орите, сударыня, — сказал я уничтожающим тоном. — Вы ведь сами только что крыли порядки. Она не испугалась.
— Ну и крыла! А тебе какое дело, ехидина? Это моя власть, понял? Моя. За непорядки я обязана ее ругать. Это критика. А ты… у меня муж с Гражданской инвалидом пришел. Обоих сыновей в прошлую войну… Это моя власть! Дети завещали блюсти в чистоте. А ты!..
2
Джентильом — дворянин.
3
Комильфо (фр) — человек изящных манер и хорошего вкуса.
4
Эсетера (фр) — и так далее.
Собралась толпа. И все хамы. Руки в мозолях, в глазах злоба. Они стояли и молча смотрели мне в глаза. А один пожилой в спецовке полоснул меня по душе медвежьими глазами и прохрипел:
— И из какого только гардероба ты выскочил, контра?
Кто-то ударил меня по затылку… А я смотрел, смотрел на пожилого хама, еще раз скрестил с ним взгляд и вдруг почувствовал, что в душе моей что-то оборвалось… Мне захотелось поскорее попасть в милицию, в кагебе. Но милиционер не забрал меня. Пожилой хам сказал ему: «Оставь. Сам скопытится, гад».
И я, шатаясь, пришел домой. Пришел и лег. Это все. Конец. Что могло оборваться у меня в душе? Доктора, наверное, будут страшно удивляться: отчего это умер человек? Все цело, здоров. А вот перестал дышать!
…Тяжело!..
…Хам-мы!!..»
В комнате стало тихо, как на кладбище. «Викинг» с ужасом почувствовал, что под сердцем у него повеяло холодком. Он кинул взгляд на Джо. Молодой человек сидел понурившись. Сопако уставился бессмысленными глазками в чернильное пятнышко на полу. Наконец Фрэнк стряхнул с себя оцепенение и сказал чересчур веселым тоном, который вовсе не подействовал успокоительно на слушателей:
— Мир праху твоему, Эфиальтыч. Ты попросту выжил из ума. Зажжем тебе костер бессмертия.
Стенли подошел к плите, разорвал тетрадь, взял книгу записей заказов.
— Оставь книгу, она пригодится, Фрэнк, — воскликнул пришедший в себя Тилляев-младший.
— Зачем? Мне надоело вербовать всякую шваль. Будем разборчивы и взыскательны.
В плите пылал костер бессмертия. Все сидели молча. Казалось, огонь сжигает самого Златовратского, столбового дворянина и домовладельца. Лев Яковлевич вдруг заговорил, будто в бреду:
— И когда он сказал «Ха-амы!», было все. Он закрыл глаза и забился в судорогах. В этот момент дворник заглянул в дверь, вытаращил глаза и с криком «Кончается!!» побежал в домоуправление… и вот я здесь… о боже!.. Как мне было страшно.
— Довольно! — почти крикнул «Викинг». — Вечер воспоминаний окончен. Воскликнем же: «Лё руа э мор, вив лё руа!» — так когда-то во Франции возвещали о смерти старого короля и воцарении его наследника. Эфиальтыч мертв, да здравствует новый Эфиальтыч! Завтра мы отправимся в поиски наследников покойного, наследников, не страшащихся суровых взглядов пожилых рабочих. Выбросьте из памяти бред Златовратского. Все это сплошная мистика и мистификация. Плюньте на философский камень преткновения усопшего. Улыбнитесь, джентльмены! Берите пример с шефа.
«Викинг» широко улыбнулся. В глазах его заблестели веселые искорки.
Часть третья
ВО ВЛАСТИ СОМНЕНИЙ
Глава XXV. Человек со странностями
В гостиничном номере было душно и жарко, как в духовке.
Винокуров и молодой Тилляев лежали в одних трусах на кроватях и, чертыхаясь, отгоняли от себя мушиные эскадрильи.
— Тридцать пять градусов по Цельсию! С ума сойти можно, — проговорил слабым голосом Сергей Владимирович.
— Можно, — согласился Джо. — И ты, Фрэнк, по-моему, уже начинаешь это делать. Ну, какого черта сегодня ночью ты болтал по-английски? Нервы пошаливают, а? Я понимаю состояние этой размазни Сопако. После того, как Эфиальтыч дал дуба, Лев Яковлевич только и знает, что проделывает новые дырочки в поясе…
— О чем я распространялся… во сне? — смущенно спросил Винокуров.
— А я почем знаю. Что-то доказывал… Энди, Дейв. Дейв, Энди — это я понял. Что это за парни?
— Со временем ты с ними познакомишься, малыш. Это боссы твоего босса… Однако куда же провалилась старая развалина Сопако, проворовавшийся казначей?
«Викинг» поднялся рывком с постели, налил себе в стакан минеральной воды. Потом подошел к окну. Перед ним раскинулась панорама молодого города, города химиков и машиностроителей. Все в нем напоминало о молодости: ряды новеньких свежеоштукатуренных домов, шпалеры деревьев-подростков, башенные краны над коробками строящихся зданий… Вдали виднелись трубы комбината минеральных удобрений. Из труб валил желтый дым. Рядом с гостиницей неунывающая даже в тридцатипятиградусную жарищу молодежь — человек сорок — с шутками, смехом и песнями, неумело орудуя лопатами и кетменями, копали ямки и высаживали какие-то прутики.
— Политехническое обучение! — фыркнул Стенли. — Поздновато спохватились сажать деревья.
…Комсомольцы! Беспокойные сердца!Комсомольцы все доводят до конца…Лилась в окно бодрая жизнерадостная песня.
Внимание Фрэнка привлек вихрастый рыжеватый парень в очках. Он сердился, всем мешал, кричал что-то, поминутно подбегая к копающим, и вообще затрачивал массу энергии. Несмотря на изнурительную жару, вихрастый не расставался со своим черным куцым пиджачком.