Ноктэ

Коул Кортни

— Но, мам, — спорю я, — после всего, что сегодня случилось с… Сегодня кое-что произошло. И я больше, чем когда-либо, знаю, что не могу оставить Финна. Я знаю его лучше всех.

— А что сегодня случилось? — тут же с любопытством интересуется мама. — Что-то случилось с…

— Ничего, о чём бы я хотела говорить по телефону, — устало перебиваю её. — Я просто… я хочу, чтобы ты пообещала мне, что подумаешь о том, чтобы позволить нам с Финном остаться вместе. Пожалуйста. Я часть его, а он — часть меня, ведь мы близнецы. Он может отличаться от меня в одном, но

во всём остальном мы одинаковы. Никто не понимает его так, как я. Он нуждается во мне.

Мама снова вздыхает.

— В том-то и дело, милая, — мягко отвечает она. — В единственной разнице между вами. Вспомни тот день. День, когда мы впервые об этом узнали. Расскажи мне ещё раз, что тогда произошло.

Моя очередь вздыхать, потому что у меня болит сердце, и сейчас мне не хочется об этом говорить. Может быть, позвонить ей было плохой идеей.

— Ты знаешь, что произошло, — вяло произношу я.

— Исполни мою прихоть, — подталкивает она. Решительно.

— Мы играли в «Захвати флаг» в детском саду, — нехотя рассказываю я ей, словно читаю книгу. Если я закрою глаза, то всё ещё смогу почувствовать запах раскалённого грязного пола спортзала. — У Финна был флаг. Он бежал. — Размахивал тощими руками и ногами, волосы на лбу были влажными.

— А потом?

Мою грудь слегка сдавливает от боли.

— Потом он начал кричать. И бежать в другую сторону. Он больше не играл. Он кричал о гонящихся за ним демонах.

— И что ещё? — Мамин голос полон сочувствия, но по-прежнему твёрд.

— И моё имя. Он выкрикивал моё имя.

Я до сих пор слышу, как Финн выкрикивает моё имя, его мальчишеский голос, пронзительный и отчаянный.

Кааааааалллллаааааааа!

Но прежде чем я тогда успела что-либо сделать, он взобрался по подвесному канату до самого потолка, чтобы убежать от демонов.

Демонов.

Потребовалось четыре воспитателя, чтобы спустить его.

Финн не хотел спускаться даже ради меня.

После этого его положили в больницу на две недели и поставили неприятный диагноз — «шизоаффективное расстройство», которое является чем-то средним между шизофренией и биполярным расстройством, и правильное название которого САР[3]. С тех пор он сидит на лекарствах. И с той поры его преследуют те грёбанные демоны.

Вот почему он нуждается во мне.

— Мам, — отчаянно шепчу я, потому что знаю, к чему она ведёт. Но она непреклонна.

— Калла, он звал тебя. Потому что он всегда зовёт тебя. Знаю, это фишка близнецов, но это несправедливо по отношению к вам обоим. Ты должна иметь возможность отправиться в колледж и выяснить, кто ты, помимо того, что ты сестра Финна. Он должен сделать то же самое. Клянусь тебе, это не наказание. А потому что так лучше. Ты мне веришь?

Я молчу, в основном потому, что моё горло горит и болезненно сжимается, и просто от досады.

— Калла? Ты веришь мне?

Мама так чертовски настойчива.

— Да, — отвечаю ей. — Я тебе

верю. Но, мам, это для меня не проблема. Потому что, когда Финн принимает лекарства, он почти нормальный. Он в порядке.

Почти. Было всего несколько срывов. И несколько периодов депрессии. И парочка галлюцинаций.

Но помимо этого, он в порядке.

— За исключением тех моментов, когда он не в порядке, — отвечает мама.

— Но…

— Никаких «но», Калла, — ей быстро удаётся заставить меня замолчать. — Милая, мы уже много раз обсуждали это. Так что я кладу трубку. Я забыла очки для чтения, и сейчас возвращаюсь домой за ними. Дождь сильный, и мне нужно сосредоточиться на дороге…

Её предложение обрывается криком.

Резким, громким, пронзительным криком. Он почти разрывает мои барабанные перепонки своей интенсивностью, и, прежде чем я успеваю что-либо понять, обрывается на середине. И я осознаю, что слышала кое-что ещё на заднем фоне.

Звуки металла и стекла, скрипящих и разбивающихся.

А затем тишина.

— Мам?

Ответа нет, только гнетущая тишина.

Мои руки трясутся, пока я жду, кажется, вечность, хотя в действительности прошла всего лишь секунда.

— Мам? — испуганно зову я.

По-прежнему тишина.

По спине пробегает озноб, а руки покрываются гусиной кожей, потому что я каким-то образом знаю, что она не ответит.

И оказываюсь права.

Мама умерла в тот момент, когда кричала, когда скрипел металл и билось стекло. Так сказали фельдшеры скорой помощи, и, когда они нашли её на дне оврага, телефон всё ещё был зажат в её руке.

2

DUO

Калла

— ПОСЛЕ —

Астория пахнет смертью.

По крайней мере, для меня.

Бальзамирующие химические вещества. Гвоздики. Розы. Лилии. Все эти запахи смешиваются с морским бризом и ароматом сосен, проникающим через открытые окна, и образуют обонятельный коктейль, который пахнет для меня похоронами. Что, наверно, логично, поскольку я живу в похоронном доме. И у меня недавно умерла мама.

Всё напоминает мне о похоронах, ибо я окружена смертью.

Или «mortem», как сказал бы Финн. Он одержим изучением латыни, и так последние два года. Не знаю для чего, учитывая, что это мёртвый язык. Но, думаю, в этом есть какой-то сакральный смысл.

С другой стороны, моего брата вообще редко удаётся понять. Мы должны заниматься подготовкой к поступлению в колледж, но всё, чем он интересуется, — писаниной в своём дневнике, изучением латинского языка и выискиванием жутких фактов о смерти.

Его дневник.

Одна лишь мысль о потрёпанной кожаной книжке вызывает у меня озноб по всему позвоночнику. Он — осязаемое доказательство того, насколько сумасшедшими могут быть его мысли, так что я не заглядываю в него, ну, и ещё, конечно же, из-за того, что пообещала этого не делать.