Номад

Храмкова Маша

– Расскажи мне о нем, - попросила Лем.

Чарктон на пару минут задумался.

– В нем нет ничего примечательно. Вот вообще. Каждое вечер он покупает две сосиски, чтобы скормить их собаке, живущей в его дворе. С двух дня до девяти вечера пытается работать, но часто выходит на балкон покурить, а то и вовсе заваливается спать, уронив голову на клавиатуру - я купил бинокль и могу наблюдать за его окнами, - пояснил Чарктон.
– Но дело не в этом.

– А в чем?
– спросила Лем.

– Если верить теории о том, что все наши воплощения

связаны, этот парень не так прост, как кажется. У него выдающиеся инкарнации, - Чарктон бросил на Монастырского взгляд, полный надежды.

Лем подалась вперед, ожидая продолжения рассказа.

– Великий сыщик в одном из миров оранжевого коридора, пират с Пояса Минотавра, помнишь тот самый, который доставил брату Джуббы кучу хлопот?

– Да ты что?!
– удивилась Лем.
– Его инкарнацией был сам пират Хаас-Мун?!

– Да, представь себе, - улыбнулся Чарктон.
– Пилотировать звездный крейсер - это тебе не книжонки писать.

Но Лем уже смотрела на Монастырского другими глазами. Она верила в то, что душа, даже расщепленная на бесконечное количество частиц, остается целостной. В ней закодирована определенная миссия, которую должны реализовать все воплощения. Зачем? Вероятно, в этом и кроется ответ на извечный вопрос, в чем же состоит смысл жизни.

Ян Монастырский никогда не узнает о преступлениях, которые он раскрывал или о том, как сражался с Космической лигой на астероидном поясе. Но его бунтарская природа, его стремление к свободе всегда будут частью его личности, где бы и кем бы он ни был.

В этот момент “великий сыщик и пират” по неосторожности смахнул со стола пепельницу, и она со звоном разбилась об пол.

– Простите пожалуйста, - с виноватой улыбкой сказал Ян официантке.
– Сколько я должен вам за ущерб?

Та назвала цену и Монастырский побледнел.

– Пятьсот рублей?! Это ж целых три бургера!

Писатель выглядел жалко. В последнее время ему и так приходилось сильно экономить, а тут еще и эта чертова пепельница!

– Конечно, я заплачу, - Ян достал из кармана бумажник.
– Ничего не случится, если я немного похудею.

– Может, поможем парню?
– шепнула Лем.

– Нет, мы не должны вмешиваться, - в тон ей отозвался Чарктон.
– Еще не время.

Заплатив за разбитую пепельницу, Ян Монастырский вышел из “МакСомнальдса” и грустно побрел через парк в сторону дома.

– Ничего, приятель, скоро у тебя начнется совсем иная жизнь, - сказал Чарктон, провожая взглядом сгорбленную фигурку писателя.

***

Попрощавшись с Чарктоном, Лем поспешила домой. Нужно было вернуть тело на место. Каждый раз, попадая в новое тело, воительница молилась, чтобы не возникло проблем. Чтобы ее сознание вернулось в тело Владыки джати, а взятая на время личность благополучно забыла о потерянных часах своей жизни. Это было опасно для психики обоих личностей, но игра стоила свеч.

Лем знала, что иногда, очень редко, происходит сбой. Ингибированная личность оказывается сильнее, и стремится вернуться в свое тело. Владыка слышала немало историй с печальным финалом, но никогда не думала, что подобное случится и с ней.

Но то что произошло, было еще хуже.

“Кто здесь? Что со мной!?” - встревоженный голос Анжелики раздался в голове Лем.

– Тише, тише, успокойся. Твое тело в полном порядке. Я взяла его на время и скоро верну, - Лем старалась, чтобы ее голос звучал спокойно, как ее и учили.

“Кто ты?! Кто ты?! КТО ТЫ?”

Эта Анжелика была сильной, очень сильной. Ее сознание уложило Лем на метафизические лопатки и теперь делало болевой на локоть. А если проще - Анжелика почти выталкивала сознание Лем из своей головы. Но Владыка уже зарубила на носу, что в этом мире правит разум и сухие доводы:

– Я - твое воплощение из другой реальности, и сейчас мне нужно сделать очень важную для всего человечества работу, - спокойно произнесла Лем.
– Давай договоримся: ты дашь мне еще десять минут, и потом я…

“ПРОЧЬ! Выметайся!!!” - Анжелика была непреклонна.

Нужно было возвращаться, пока ситуация не стала опасной. Если Анжелика проснется в мире джати, ее сознание не выдержит всего потока информации. Органы чувств человека не способны осмыслить даже пять процентов того, что каждый день видят, слышат и осязают джати. Если Анжелика проснется на Алиоте, это будет сравнимо с попаданием двухмерного человека в четырехмерное пространство. Окончательный и бесповоротный кирдык.

– Ладно. Твоя взяла, - надо было хотя бы попытаться закончить разговор по-хорошему.
– Я ухожу…

В этот момент произошел коллапс. Сознание Лем вышло из тела, но вместо того, чтобы вернуться на родной Алиот, в пещеру Забвения, раздвоилось, нет, размножилось на несколько составляющих. В одно мгновение Лем осознала себя в сотнях воплощений, и, честно говоря, это был самый ужасный опыт в ее жизни.

Китайская императрица, больная собака, предназначенная на убой, мать, только что потерявшая своего ребенка, одноклеточный паразит, умирающий под воздействием антибиотика, священная корова на алтаре, камень, падающий в бесконечность. Первый колонизатор Марса, эмоциональ из мира тоналей, субстанция, состоящая из межгалактической пыли… За одного мгновение Лем прожила сотню жизней, от простейших до высокоорганизованных. За одну секунду она впитала в себя всю боль поколений, всю радость, ужас, страдание и эйфорию.

Это почти свело ее с ума. Очнувшись на Алиоте, она долго не могла прийти в себя. Но с Анжеликой было еще хуже. Сознание девушки прошло то же самое расщепление но, в отличие от Лем, не справилось с полученной информацией.

– Как она?

– Состояние вашей сестры стабильно, - сухо ответила врач.
– Отправляйтесь домой и отдыхайте.

Сестра Анжелики, Виктория, расплакалась от облегчения.

– Нет, я останусь здесь, пока ее не выпишут.

Врач холодно усмехнулась: