Номах (Журнальный вариант)
Шрифт:
— Это ты мне, сучок, угрожать еще будешь? — зарычал выведенный из себя крестьянин.
Шимка дернулся к кобуре.
— Ни с места!.. — крикнул Номах, но было поздно.
Мужик схватил стоящие у стены вилы и, пока Шимка расстегивал кобуру, с размаху пропорол ему грудь, швырнул тело вверх и сделал это с такой силой, что стальные зубья вонзились в стропилину на потолке и увязли в ней.
Испугавшись того, что сотворил, крестьянин опустил руки, оглянулся по сторонам и принялся
— Пропусти! — растолкал спины Номах, становясь перед убийцей.
Вздрагивая, висел под потолком Шимка, стекала по ручке и громко капала в наступившей тишине кровь.
Мужик повернул глаза к Нестору и задышал вдруг сипло, с надрывом, будто придавленный камнем.
У Номаха бесился кадык.
Трясся над ними, раскрылившись в предсмертной судороге, будто ангел, Шимка.
Глаза его выпучились и смотрели куда-то сквозь бревенчатые стены амбара. Со свистом вырывался воздух из пробитой четырьмя зубьями груди.
— На колени! — сказал Номах.
Мужик наклонил голову, но не двинулся с места.
— Не передо мной на колени! Перед человеком, который за твою свободу каждый день под смерть ходил и которого ты своей рукой убил только что.
Брови и лоб убийцы налились кровью, но он не пошевелился.
— На колени! — приказал, качнув стволом маузера, Номах.
Тот продолжал стоять.
Номах выстрелил ему в колено. Крестьянин коротко взвыл. Раненая нога его подкосилась, но он устоял.
Сзади послышался ропот мужиков.
— Что там?
— Хоме Номах ногу пробил.
— Да что ж это!..
— Хлопцы! Мужики!..
Шимка под потолком издал хлюпающий звук и обмяк, повиснув на вилах, словно мокрое белье на веревке.
Номах выстрелил Хоме во вторую ногу.
Тот с тонким, неожиданно бабьим стоном упал на пол.
— Ты забыл, что своим овсом, житом своим ты вот ему обязан? — наклонился и зашептал жутким шепотом в уши крестьянину Номах. — Вот ему. Который сейчас на вилах твоих висит. Это он за вас три года под смертью, как под небом, ходил. А ты его вот так, вилами, как пана какого-то? За то, что он тебя от панов избавил?
Батька стоял, оперев руки в колени и все шептал и шептал на ухо плачущему от боли мужику, а над ними висел бессильно прибитый к потолку сотник.
Ропот крестьян нарастал.
— Думай! Думай, хлебороб, кто тебе свой, а кто враг тебе! — прокричал наконец Номах и, трясясь, пошел к двери.
— Пропусти! — рявкнул, и люди, внезапно присмирев, расступилась. — Смерть тому, кто добра не помнит! — крикнул напоследок Номах серой, будто сплавленной в единый угрюмый слиток толпе. — Думайте! Все, думайте!
— А что тут думать! — раздались крики. — Белые грабили, красные грабили. Петлюра, германец… Теперь вы пришли?
— Мы не грабить пришли, освобождать! — ответил Номах.
— Наелись, батька, свободой! Тошнит! Хватит!.. Жить дайте! По-простому, без грабежа!..
— Мы защищаем вас! — крикнул Номах.
— Все защищают! Аж жрать нечего! Уходи, батька! Не позволим грабить!
— Я у вас единственный защитник! Ни белым вы не нужны, ни красным. Все из вас соки пить хотят! — кричал он им.
— А чем твои хлопцы лучше? Так же лошадей им дай, хлеба, сена. Чем ты, батька, лучше?
Чувствуя нарастающее озверение Номаха, Задов взял его за плечо.
— Пошли, Нестор.
Подбежали вооруженные номаховцы.
— Становись! — заорал им Номах. — Приготовиться к стрельбе.
Послышалось сочное лязганье десятков затворов.
— Нет, Нестор! — Задов скрутил его.
— Целься!.. — вырываясь, крикнул Номах.
Задов зажал ему рот рукой и скомандовал бойцам «отбой».
— Суки!.. Курвы!.. Предатели!.. — орал, вырываясь и плача, Номах. — Я за вас жизни не жалел!.. За вас!.. Я же за вашу свободу!.. За счастье!.. А вы что? На вилы? Да люди ли вы после этого?..
— Тихо, тихо, батька… — увещевал его Задов, оттаскивая подальше от проклятого амбара. — Мы им еще покажем… Поймут. Умоются еще…
— Нет, Левка, — неожиданно высохшим голосом произнес Номах. — Это конец. Конец. Понимаешь?
Он вырвался, упал на землю, на пыльную поселковую дорогу, ткнулся в нее лицом.
— Конец, понимаешь? Понимаешь?..
СОН НОМАХА. ПЕСНЯ
Босоногие мальчишки бежали по улицам, стучали в окна, кричали в открытые форточки.
— Батька на площадь к храму зовет. Дело скажет.
— Что еще за дело?
— Скажет.
Народ потек на площадь.
— Братья-сестры! — восседая на спокойном, как скала, першероне, сказал Номах. — Вы все знаете, сейчас идет уборка пшеницы. Комбайны день и ночь в поле. Комбайнеры неделю дома не были. Спят по четыре часа, остальное — работа.
— Знаем, батька.
— Урожай добрый. Убирать хлопцам еще много. Очень много. Но сюда идет туча. Вон уже видна.
Из-за края неба наползала волчицей тьма.
— Похоже, буря будет, батька. С дождем и градом! — крикнул кто-то со звенящей тревогой в голосе.
— Так и я о том. Побьет град пшеницу, к гадалке не ходи.
— Побьет, — загудел сход.
— Петь надо, братья-сестры. Другого выхода нет.
Тишина повисла над площадью.
Номах поднял голову, солнце блеснуло меж облаков.