Номинар
Шрифт:
Если я дам себя отвлечь, то точно произойдёт нечто непоправимое.
Эта уверенность была выжжена в моём сознании. Я представил самое худшее: Мойру на месте мужчины с площади. Едва картина сегодняшней смерти наложилась на образ любимой, я в отчаянии бросился на друга.
Его нужно остановить любой ценой!
Не знаю, о ком именно я подумал, об Акки или о вирусе, но последнее, что отпечаталось в памяти, – это широко распахнутые разноцветные глаза и недоумение, смешанное с глубокой горечью.
Мы оба повалились на усыпанный истлевшей бумагой пол.
– Нет, – вырвалось бесполезно отрицание, а затем меня заело: – Нет, нет, нет…
Клинок, трансформировавшийся из нейробраслета, глубоко засел в груди Акки. Я хотел его вырубить, вколоть транквилизатор, если получится. Я не собирался убивать друга. Только остановить.
И я остановил.
Почему браслет понял мои мысли буквально и трансформировался в холодное оружие на предплечье? Кроме Стражи, никто не способен превращать нейрочастицы в оружие. Так не может быть. У меня не могло получиться. Никогда не выходило. Почему сейчас вышло?! Это же была случайность.
Лезвие исчезло под рукавом, будто его и не было. Кровь начала бить из открытой раны с новой силой. Она струилась сквозь мои онемевшие от ужаса пальцы, безуспешно пытающиеся остановить её.
– Прошу… верь… мне… – Акки не смог договорить, кровь подступила к горлу.
Отвратительный булькающий звук вырывался из его груди.
– Элиен! – я орал точно умалишённый, будто мог до него докричаться через Завесу. – Элиен!
Я схватил с пола несколько газет и прижал их к груди Акки, они сразу промокли и превратились в бесполезные сырые комки. Паника накрыла и не давала возможности соображать трезво.
– Акки, ты слышишь?! Вызови скорую! Немедленно вызывай, сволочь!
По его виду невозможно было понять, слышит он меня или нет. Он с мучительными хрипами пытался набрать ртом воздух.
Страх оставить Акки одного едва не пересилил голос разума. Я выскочил из его апартаментов и понёсся искать любую живую душу. От сада шла пожилая женщина, она толком не успела меня испугаться, когда я буквально набросился на неё с криками вызвать скорую вон в те апартаменты. Женщина ошарашенно закивала и прошептала: «Сейчас». На рукавах её голубой куртки остались окровавленные отпечатки моих ладоней, но напуганная женщина их не заметила.
Я ринулся обратно к другу.
– Прошу, – молил я Акки, стоя на коленях над ним и удивляясь, откуда в человеке столько крови.
В номинаре, поправил я сам себя.
Я пытался остановить кровотечение не только руками и газетами, но и проклятиями в адрес всего живого, включая самого себя. Когда кровотечение начало утихать, я уже было обрадовался, пока не обратил внимание на разлившееся вокруг тёмное озеро. Глянцевая поверхность топила в себе свет флюр и любую надежду на благополучный исход.
Акки вновь попытался заговорить, прилагая к этому нечеловеческие усилия.
– Молчи, всё будет хорошо, – приказал я в надежде, что он послушается.
– Прости, – произнёс он тихо, но до дрожи отчётливо.
В неясном свете флюр его глаза стали одного цвета с волосами и лужей крови, собравшейся под ним.
– Всё хорошо, – я попытался утешить друга и не дать ему понапрасну растрачивать свои и без того угасающие силы.
Где скорая?!
Секунды растягивались в минуты, для меня время словно остановилось, а для Акки, наоборот, неслось со всех ног.
– Верь… я… ах… – в его горле булькало и звуки тонули в подступающей к горлу крови, – твой… – Каждое следующее слово давалось ему с трудом, но он находил в себе силы и упрямство продолжать перечить моим просьбам помалкивать. Акки попытался коснуться моего лица. – Брат.
Из глаз предательски бежали слёзы, падая на его грудь, они смешивались с остывающей кровью. Акки смотрел на меня с такой болью и сожалением, будто умирал я, а не он. Его рука обмякла. Я не заметил этого, вцепившись в неё.
Дверь рассыпалась, в неё вбежала группа медиков в белоснежных костюмах. Кто-то достаточно сильный подхватил меня и силой оттащил от Акки. Я перестал сопротивляться, всё вокруг казалось кошмарным сном. Самым ужасным, какой смогло придумать моё воображение. Я пытался зацепиться за любую мысль, лишь бы не думать о смерти Акки, и нашёл якорь – Мойра. С ней точно что-то было не так. В животе предостерегающе гудел улей рассерженных ос.
В это время Акки успели быстро и профессионально уложить на носилки. Один из медиков подошёл ко мне, готовый начать расспросы, на которые у меня не было времени. Всё смешалось…
Яркий свет, исходящий от обтекаемого тела огромного летательного аппарата, ослепил на миг. На секунду я потерял ориентацию в пространстве. Хотя какая там ориентация. Я выбежал из квартиры Акки и не понял этого. В спину кричал один из медработников, его голос заглушал работающий двигатель сферы, на которой они прилетели. Я не обращал внимания и продолжал бежать, сам не зная куда.
Далеко позади остались не пытающиеся меня преследовать медики и друг, чью жизнь я оборвал самолично. Не останавливаясь, я попробовал вызвать нить Ариадны и наткнулся на глухую стену. Пришлось бежать до платформы по памяти. Внутри мчащегося вагона я позволил себе перевести дыхание. Двери за мной беззвучно сомкнулись, и гусеница тронулась; в памяти всплыло обескровленное лицо Акки и мольба о прощении.
«Я твой брат» – вот его последние слова, которые с трудом удалось разобрать.
В этой безумной карусели событий картина моего предательства была столь яркой, что слепила не меньше сферы, прибывшей на запрос безымянной женщины. Видения ночи вцепились в моё сознание и не отпускали, поражая меня ужасающими до помутнения рассудка последствиями. Расширившиеся то ли от ужаса, то ли от неверия в происходящее зрачки Акки, его кожа, не отличимая по цвету от белков глаз, – всё это преследовало меня. И, конечно же, ощущение тёплой и густой крови на руках. Уже второй раз за сутки я разъезжал по городу весь в крови. Нелепая и злая шутка – ирония, видимая мне одному.