Non Cursum Perficio
Шрифт:
И... шагающая по обочине дороги со стороны трамвайного депо, угрюмо нахохлившаяся фигурка в чёрном пальто, с ореолом золотистого сияния над (мне это кажется?..) рыжими волосами.
Диксон встрепенулся. Вскочил, со скрежетом отодвинув в сторону столик, расплескав кофе; рванулся к дверям... Нет. Всё это происходило где-то внутри, в воображении, потому что сам Камилло, окаменев, сидел неподвижно и смотрел в одну точку прямо перед собой – на свои побелевшие, сцепленные руки. Он хотел поверить – и отчаянно боялся разочароваться. Он был не в силах поднять голову и посмотреть наружу.
Хлопок двери, тихий кашель, звук шагов. И мальчишеский, простуженный, с нотками мольбы, голос прямо напротив Камилло:
– Простите... Вы случайно не в сторону Кирпичного едете?.. Я опоздал на свой трамвай, попёрся пешком, а там холодина, жуть – у меня даже волосы замёрзли... у меня денег нет, но я Вам кровью заплачу, если нужно...
Диксон всё-таки смог шевельнуться, резко выдохнув сквозь стиснутые зубы и встречаясь взглядом со стоящим у его столика мальчишкой. У него были тёмно-серые, слегка обиженные на жизнь и собственную сегодняшнюю невезуху глазищи. И, действительно, светло-рыжие волосы, пушистые и непослушные – на них крохотными бриллиантиками блестел нерастаявший иней. Курносый, с забавно приподнятой верхней губой, в явно великоватом ему чёрном пальто с семенами череды на рукавах – он совершенно не был похож на холодноватого, спокойного Рыжика, но вместе с тем, вместе с тем... Диксон натянутыми нервами ощущал, что эта встреча – отнюдь не случайность. Что ещё ничего не закончилось...
– Ну-ну-ну, пожалуйста... – почувствовав, что Камилло колеблется, не отвергая сразу возможность подвезти, мальчишка умоляюще сложил ладошки.
– Мне очень-преочень нужно попасть в Кирпичное, меня там ждут...
– Ждут? – недоверчиво переспросил Диксон и отодвинул второй стул, тем самым приглашая мальчишку сесть. Подумал немножко и, позвав работника заправки, попросил ещё одну чашку кофе: в нём неожиданно проснулось Диксоново фирменное самаритянство. Тем более, в отличие от наглого сиротки Майло, это дитя Некоуза не пыталось отобрать его законный завтрак, а вполне себе скромно сидело напротив, зацепившись носками ботинок за ножки стула. Отпив глоток неожиданно хорошего (для заправки где-то среди пустырей) кофе, Камилло ворчливо переспросил:
– Кто это тебя, интересно, так ждёт в Кирпичном, что ты летишь туда, сломя голову себе и мне?..
Мальчишка длинно вздохнул и уткнулся в принесённую ему чашку кофе, держа её у лица сразу двумя руками.
– Леди Джанне сказала... там мой единственный близкий человек сейчас... ой! Я забыл! Спасибо, что угостили меня кофе... горяченький, м-м.
– Вот как, – весь в сомнениях, потянул себя за кончик усов Диксон. Возвращаться ему совершенно не хотелось; с другой стороны, куда теперь торопиться?.. А так хоть мальчишке поможет. Температура снаружи действительно далеко не весенняя, а до Кирпичного пешком не добраться...
– Сейчас доем, и поедем. Кушай пока пончик, – сурово велел Камилло счастливо засиявшему мальчишке. – Зовут тебя хоть как?..
– Март. Имя такое... вот, – откликнулся тот и смущённо почесал кончик носа. Осторожно уцепил пончик, одним глазом наблюдая за Камилло так, словно боялся, что тот передумает и отнимет его. Потом неуверенно улыбнулся углом губ:
– А вас как звать-величать?..
– Камилло! – за уже открывшего было рот Диксона выкрикнул вдруг откуда-то с улицы охрипший мужской голос. Секундой спустя в двери, пошатнувшись, шагнул Дьен Садерьер. Вишнёвый пиджак его был заляпан нефтью, правый рукав, распоротый, открывал свежий рубец от локтя до предплечья.
– Вот вы где, холера вас сожри! Да чтоб вами обоими медные черви отравились, нельзя ли быть более дисциплинированными?
Выдав эту в высшей мере странную сентенцию и откашлявшись, командор войны с каким-то мрачным удовлетворением на исцарапанном лице промаршировал к их столику. Взял втянувшего голову в плечи, оторопевшего Марта за плечи, и решительно развернул лицом к себе...
– Обознатушки-перевадушки, – с тем же мрачным удовлетворением прокомментировал Камилло круглые глаза Дьена, ставшего неожиданно похожим на рыбку карасика, выуженную из воды.
Март таращился на него снизу вверх перепуганными серыми глазищами, ничего не понимая; Садерьер судорожно глотал собственное молчание. Грустно ухмыльнувшись, Камилло допил сладкий у донышка кофе и похлопал ладонью по свободному стулу, приглашая садиться. Но Дьен, впив смуглые пальцы в плечи Марта, с пугающим отчаянием тряхнул его ещё раз и спросил:
– Это... это точно не вы, милорд?..
– Это точно не он, Садерьер, сядь, – устало попросил Диксон, опираясь начавшим наливаться болью виском на запястье. – Ты знаешь, я в тебя искренне верил... верил, что ты совершишь невозможное. Но Рыжика, наверное, теперь не разыскать даже тебе, командор давно завершившейся войны. Разбитый фарфор – это всё, что осталось от него в снегу этого проклятого клина. А мы с тобой оказались заперты в нём – мотыльками под перевёрнутым стаканом. Я-то ладно, мне больше десятка лет не осталось, а тебя... тебя мне даже жаль, командор Садерьер.
Дьен дёрнулся, выпрямив спину, и бросил на Камилло испепеляющий взгляд. Всё-таки разжал железную хватку, и Март, тихонечко охнув от боли, принялся растирать плечи. Вид у него был пришибленный, но Камилло чуял – мальчишка что-то очень хочет сказать. И очень боится.
– Прости за грубость. Я перепутал тебя... с другим. Вы немножко похожи, а я слишком поспешил, – угрюмо бросил Садерьер в сторону Марта. Потом, произнеся эту фразу, он вдруг снова дёрнулся и уставился на побледневшего Марта так пристально, будто хотел вывернуть наизнанку.
– А вы и впрямь же похожи, – медленно, словно раздумывая, а стоит ли это произносить, протянул Дьен, – только не с Рыжиком... вы похожи с Камилло... друг на друга. И что-то не верится мне, что это простое совпадение обстоятельств. Камилло, а ты где нашёл этого... Марта?
– Меня наняли в качестве таксиста ровно десять минут назад. Мы даже познакомиться толком не успели, – с достоинством отозвался Диксон. – И как раз завтракали, когда кое-кто налетел коршуном и начал выклёвывать нам мозги разными подозрениями, словно мы падаль какая...
– Не смею мешать, – с пропитанной ядом вежливостью чуть поклонился Дьен – и не сдвинулся с места. Камилло ему назло заказал ещё кофе. После чего, вспомнив потрёпанного Леонара Лористона и его фирменный шарфик, удовлетворённо хрюкнул куда-то в усы и поинтересовался:
– Ты валерьяночки-то попить не хочешь, от нервов? Говорят, хорошо помогает. А то мне уже твои жертвы жалуются на жестокое обращение.
Садерьер устроился на хлипком заправочном стуле, вытянув ноги в изгвазданных брюках, и сделал вид, что не слышал вопроса. Диксон его одновременно неимоверно раздражал своими якобы дружелюбными подначками, но с тем вызывал чисто человеческое сочувствие: Садерьер отлично понимал, что под всеми этими колючками Камилло прячет собственные свежие раны. Вот только жаль, что никто никогда не поверит в то, что душа Дьена сейчас изранена ничуть не меньше... Чтобы отвлечься от болезненного ощущения собственного бессилия, Дьен тоже взял чашечку кофе и, прижав горячий фарфор к губам, принялся исподтишка рассматривать Марта.