Нонкина любовь

Петров Ивайло

— Да меня, вишь ты, и собаки, небось, есть не станут!

— Ну, говори, в чем дело, Ламби!

— Да что ж говорить-то? Слова мои вот какие: остался я один, как кукушка, и ищу чужого гнезда. Скажи ты мне на милость, вот таких, как я, которые и дела делать не могут и земли у них нет — таких принимаете вы к себе?

Дед Ламби понурил голову и уставился на свою палку.

— Очень уж рано ты подаешь в отставку, дед Ламби. А ну-ка разинь рот да покажи зубы! — сказал кто-то, и все засмеялись.

— Да ты, небось, лучше молодого с работой справишься, — сказал Марко и дал ему подписать

заявление.

Не прошло и месяца, а уж его назначили свиноводом. Дали ему пять тощих свиноматок, взъерошенного кривобокого хряка и сказали: «Смотри за ними».

Эта его первая должность в кооперативе понравилась деду Ламби больше всего тем, что показалась ему очень легкой. Чего ж тут особенного — смотреть за свиньями? В то время, как другие члены кооператива волновались, ссорились, спорили, в то время, как одни, после долгих колебаний, с испариной на лбу, решались войти в кооператив, а другие, ощетинившиеся и озлобленные, требовали обратно свой скот и инвентарь, он замешивал корм для свиней, кормил их, поил, а они сами за собой присматривали.

Его свиноферма представляла собой круглый свинарник, с плетенными из тонких дубовых прутьев стенками, крытый кукурузной соломой и полный грязи. Свиньи целыми днями валялись в грязи, а, проголодавшись, просовывали рыльца сквозь щели в плетне и оглашали весь двор своим хрюканьем. «Ух вы, черти проклятые! Попадись вам, так и на куски разорвете!» — приговаривал ласково дед Ламби, наливая пойло в корытца. Люди видели, как он бегает, как починяет то стенку, то крышу свинарника, заходили к нему и всегда находили для старика доброе слово. Вскоре он приободрился, стал закручивать свои жиденькие усики и шутить:

— И меня эти свиньи скоро съедят, знаете. Вот одно ухо уже съели! — и он показывал уцелевший кусок откушенного уха. — Жрут, жрут, ну и на здоровье! Да вы такого, как я, днем с огнем не сыщете. Так-то.

Кормил он свиней по три раза в день кукурузной мукой с отрубями, овсом, ячменем, свеклой, смотря по тому, какие продукты были в складе кооператива. Он и понятия не имел ни о каких кормовых рационах. Если заболевала свинья, он сам пускал ей кровь, заливал в горло английскую соль, мазал разными мазями, одним словом, сам справлялся с ветеринарными нуждами своей свинофермы. Никто не вмешивался в его дела. Иногда к нему наведывался Марко, заглядывал через забор на грязных свиней и спрашивал:

— Слушаются они тебя?

— Да чего ж им не слушаться? Задам им корма, на-ажрутся, знаешь, и развалятся. Только вот грязи у них многовато. Чищу, а она так и прет, будто из-под земли. Ну, да ведь свиньи же: без грязи им никак нельзя. Пока они не обрастут ею пальцев на пять, им как будто все не по себе. Так ведь.

Частенько заходила к нему и Нонка Колюва. Любовалась поросятками, разговаривала с дедом Ламби и уходила. Однажды — это было после молотьбы — она опять пришла по своему обыкновению. Остановилась у забора, посмотрела на поросят и спросила:

— Дедушка Ламби, берешь меня в помощницы?

Дед Ламби заколачивал доску в заборе. Он принял Нонкины слова за шутку:

— Ручки замараешь, парням не будешь нравиться. Ну что, отмолотились уже? — спросил он, осматривая забор — где бы еще что починить.

— Отмолотились,

отмолотились, но ты скажи, хочешь взять меня себе в помощницы? — настаивала Нонка. Уж очень мне по душе эта работа.

Чертова девчонка так это сказала, что дед Ламби почувствовал: что-то кольнуло его в самое сердце. Он посмотрел на девушку и увидел, что она не шутит. Старик слышал, что в некоторых селах за свиньями и другим скотом смотрят женщины и девушки. «Чего доброго, и ей то же в голову взбрело? Только этого не хватало», — подумал он и вспомнил, что Нонка еще с весны все тут околачивается. У него сжалось сердце при мысли, что она займет его место, но он не мог ее выгнать. Да даже если б и выгнал? — Она пойдет к председателю, попросится в свиноводы, он ее и назначит.

— Дались тебе эти свиньи, брось, право! — просто и подкупающе сказал он. — Это дело как раз для таких, как я. И я хлеб себе зарабатываю на старости лет, и в кооперативе лишние руки освобождаются. Ведь так же ж.

Нонка засмеялась.

— Нет, дедушка, не так это, — сказала она. — Свиноводство — очень важное дело. Наше хозяйство может построить такую свиноферму, какой во всей округе нет. У нас есть хорошее место для свинофермы — «Вязник». — Она внимательно посмотрела на свиней, нахмурилась и добавила, как будто про себя: — Ведь здесь же не свиноферма, а грязный свинушник. — Дед Ламби очень обиделся. Он снял шапку, посмотрел на нее, потом наклонился к Нонке, прищурился и сказал:

— А ну-ка, построй новый свинарник!

— Чего ж мне строить? Кооператив построит.

— Дай боже! — дед Ламби надел шапку, взял тесло и без всякой нужды постукал им по гвоздику в заборе.

А Нонка просто как будто решила дразнить его.

— Выращивать свиней — не простая штука, — сказала она тихо. — Позавчера я прочла в одной книжке…

Дед Ламби, как сидел на корточках, так и подскочил, словно ужаленный, подкрался к Нонке и показал свои заскорузлые ладони:

— Вот они где мои книжки, девчоночка! Если бы я книжки умел читать, я бы попом стал, а не свиноводом!

Нонка смутилась и не нашлась, что ему ответить. А дед Ламби ехидно мигнул, скривил рот так, что усики его стали торчком, как крылышки, и громко вскрикнул:

— Эге-ге! Ишь ты, какой зубастой оказалась девчонка! Над стариком вздумала смеяться! Ты потому здесь все и вертишься, как лисица вокруг курятника? Критиковать, а? Еще молоко на губах не обсохло, а туда же — критиковать! — Он зажмурился и так ожесточенно подтянул штаны, что Нонка чуть не прыснула со смеху. Это разозлило его еще больше. — Чтоб ноги твоей больше здесь не было. Слышишь? Чтоб ноги твоей не было, а не то… Вот еще, что вздумала!

Он вернулся к свинарнику и забегал вокруг него.

Нонка стояла, смущенная и растерянная. Наконец она подошла к нему и сказала:

— Хочешь ты или не хочешь, дедушка, а правление назначает меня к тебе на работу. С завтрашнего дня начинаю. Если не веришь, спроси у дяди Марка.

Дед Ламби полез в свой глубокий, до колена, карман, вытащил коробку крепких папирос, затянулся и только после этого спросил упавшим голосом:

— Так, говоришь, на мое место?

— Нет, зачем же на твое место? Я буду тебе помогать.