Ноосферный прорыв России в будущее в XXI веке

Субетто Александр Иванович

Только нужно осознать, что если первая формула взаимосвязи общественного сознания и общественного бытия действительна с позиции процессов познания окружающего мира, то вторая формула отражает своеобразную тенденцию возрастания управления будущим со стороны общественного интеллекта и, сответственно, общества, сознание которого обеспечивает необходимое качество его функций – прогнозирования, проектирования, планирования, формирования общественного идеала и систем ценностей. Здесь срабатывает диалектика материального и идеального, демонстрирующая рост роли идеального в любой прогрессивной эволюции как рост роли интеллекта – механизма эволюции – по мере роста кооперативности и сложности структур эволюционирующих систем, т.е. роли управления будущим, противостоящего механизму слепого естественного отбора

и закона конкуренции.

Трудность философского осмысления сознания западной культурой, по меткому замечанию А.В. Иванова, состоит в том, что философия сознания по существу являлась «эго-философией сознания, которое ни в каких формах не может существовать за пределами конкретной живой личности» [1146] . С.Л. Франк писал по этому поводу: «Достаточно знать лишь в общих чертах западную философскую литературу, чтобы тотчас убедиться, что центральное место в ней занимает понятие “я”. “Я” – индивидуальное сознание – есть либо единственный и последний фундамент всего остального вообще (как у Фихте, в известном смысле у Декарта, Беркли, Канта), либо хотя бы в некоторой степени самоуправляющаяся и самодостаточная внутренне заключенная в себе и от всего прочего независимая сущность» [1147] .

Фактически за этим стоит «я» – автономизация или «я» – «капсулизация» сознания, которое рождается и умирает в человеке, и где полностью отрицается его социальная, культурная онтология, связь его и генезис в социокультурной эволюции человечества, т.е. в его истории.

А.В. Иванов так иронически рефлексирует этот (очевидно отражающий суперэгоизм западного рыночного капиталистического человека, в значительной степени порожденный частной собственностью, частным интересом и гонкой за прибылью) аутизм западного мыслителя в определении сознания: «Забавно: если европейский человек и соглашается признать нечто, превосходящее самость его знания, этим нечто может быть лишь Божественная Личность, т.е. он сам в совершенной и превосходной степени» [1148] , – и добавляет: «Отличительное свойство… западного имманентизма – его ярко выраженный антропоцентризм, а еще точнее – эгоцентризм, приводящий европейского человека или к своеобразному обожествлению человеческого существа (антрополатрия), или, наоборот, к антропоморфизации божественного бытия и сознания» [1149] .

Именно на этой форме аутичного западного сознания и его философской, такой же «Я»-центрированной, рефлексии рождается его антиэкологическая направленность – взгляд на природу как на нечто враждебное ему. Пример – рефлексия Э. Мунье в монографии «Персонализм»: «Материя оказывает нам сопротивление, она вовсе не пассивна, не инертна, она – агрессивна… В отношениях личности и мира ничто не говорит в пользу гармонии, о которой мечтал Лейбниц… Незащищенность, озабоченность – таков наш удел. И в обозримом будущем ничто не дает нам надеяться на окончание этой борьбы» [1150] .

Индивидуалистическая цивилизация Запада рождает индивидуалистическую, эгоцентричную, аутичную философию сознания по закону удвоения эгостического сознания, фактически отражая отчуждение капиталистического и капиталорационализированного человека от реальностей бытия. «Человек человеку – волк» – принцип, который вывел Т. Гоббс по отношению к гражданскому рыночному обществу, приводит к тому, что такой «человек-волк» – «центр прибыли», видящий в другом человеке «конкурента-волка», начинает смотреть и на природу как на своего конкурента, которому он объявлет войну. И чтобы оправдать себя, он, как и Э. Мунье, объявляет природу, материю агрессивной.

Здесь формула «общественное бытие определяет общественное сознание» в своей негативной логике в рыночно-капиталистическом пространстве проявляет себя в полную силу. Здесь исток антиноосферизма рыночно-капиталистического, эгоизированного сознания.

Западный аутизим сознания далек от историко-генетического принципа в познании сущности сознания. Следует согласиться с оценкой А.В. Иванова, согласно которой: «лишь относительно А. Швейцера с его знаменитым принципом благоговения перед жизнью и П. Тейяра де Шардена, признающего наличие “преджизни” и первичных форм сознания на самых глубоких уровнях сознания (ссылка на известную работу Тейяра де Шардена «Феномен человека», 1987, с.56–57. – С.А.), – можно говорить о последовательном преодолении эгоцентричного имманентизма, антиплатонизма и антинатурализма в понимании сущности сознания» [1151] .

Сама проблема особенностей западной научно-теоретической рефлексии по идетификации смысла (значения) и сущности сознания является отражением более глубокого явления связи сознания с его языковым носителем, в т.ч. связи философского сознания с национально-языковым типом философствования.

Вопрос типологии сознаний я не буду раскрывать. Хотя уже в моем изложении появились понятия «индивидуальное сознание человека» и «сознание общественного интеллекта», «общественное сознание». Этот ряд можно продолжить, напр., вводя такие понятие, как «сознание народа», «сознание общества», «сознание культуры». Здесь в скрытом виде отражается коллективистская, социальная (социокультурная) природа сознания.

Еще раз повторю свой теоретический тезис, вытекающий из авторских теорий общественного интеллекта и социогенетики на базе общественного интеллекта:

– социальный кругооборот знаний (с закономерностями противонаправленных процессов субъективизации и объективизации знаний) как субстанции интеллекта в социуме (индивидуального, группового интеллектов и общественного интеллекта) и на его базе – социальный кругооборот интеллекта – основа функционирования общественного интеллекта;

– структура общественного интеллекта как структура единства науки, культуры и образования;

– образование как механизм восходящего воспроизводства качества человека, качества общественного интеллекта и качества самого образования.

Все это определяет и делает сознание индивида, сознание общественного интеллекта, сознание интеллекта социальных сообществ-групп взаимосвязанными, социальными, включенными в единое поле сознания того или иного общества страны, а потом и в целом – человечества.

Язык – носитель этого поля сознания и потока сознания (здесь «поле сознания» и «поток сознания» – научные метафоры).

Воспользуюсь для частичной аргументации этого тезиса проницательными наблюдениями А.В. Иванова и представлю их в виде ряда обширных цитат и одновременно положений:

– «Если внимательно приглядеться к фигурам европейской философии, последовательно отстаивавших имманентистский подход к сознанию, то обнаруживается, что большинство их них – представители Германии. И возникает естественный вопрос: а нет ли в самих ресурсах немецкого языка чего-то такого, что помимо воли философов заставляет их придерживаться именно данной, а не иной философской ориентации? В принципе на этот вопрос уже давно дан положительный ответ и даже проведены соответствующие философско-герменевтические и филологические исследования, показавшие например, что вряд ли “Наука логики” Гегеля могла быть написана на каком-то другом языке, кроме немецкого. В частности, его знаменитый переход от бытия к сущности, как прошлому бытия (системогенетический закон спиральной фрактальности системного времени усиливает научную аргументацию этого гегелевского положения. – С.А.) имеет прямую лингвистическую ссылку на связи значения слова sein (быть) с wesen (сущность) через обозначение прошедшего бытия (gewessen) (ссылка: «Наука логики» (Гегель) в «Энциклопедии философских наук», т.1, 1975, с.265–266. – С.А.). Иногда встречаются прямые упреки Гегелю, что вся его диалектика – философская игра, спекулирующая на могучих логико-грамматических потенциях немецкого языка. Если в отношении Гегеля подобный упрек вряд ли справедлив, то применительно к творчеству М. Хайдеггера он как нельзя более обоснован. По мнению ряда компетентных исследователей, тексты Хайдеггера в принципе нельзя аутентично перевести на другие языки, ибо они сознательно построены на обыгрывании (подчас поэтическом) глубинных семантических ресурсов немецкого языка , в том числе вышедших ныне из потребления. В каком-то смысле творчество этого незаурядного мыслителя, особенно позднего, оказывается вслушиванием в “метафизические звоны” немецкого языка, недоступные для слуха человека другой языковой культуры » (курсив мой. – С.А.) [1152] .