Ноосферный прорыв России в будущее в XXI веке
Шрифт:
4.2. Первый швейцарский цикл жизни
Начался швейцарский период жизни Морозова. Здесь он столкнулся с идеями анархизма бакунинцев, которые были совсем не близкими ему.
Женевский цикл для Морозова оказался насыщенным: работа в типографии, занятия в русской библиотеке М.К. Элпидина, лекции в Женевском университете, заседания секции Интернационала. В Женевском университете он слушал лекции К. Фохта, Э. Реклю. Последний был не только известным географом и социологом, но и бойцом национальной гвардии в период Парижской коммуны. С ним Морозов свел личное знакомство и пронес через всю жизнь глубокое уважение к его творчеству.
В этот период он
Особое впечатление на Н.А. Морозова произвел «Капитал». Знакомство с ним он считал главным достижением своего пребывания в Швейцарии. Кроме того, он научился наборному делу. Но главная задача по созданию газеты для рабочих «Работник» решалась медленно. Много времени уходило на споры и дискуссии. Они отражали нарастающую оппозицию между народнической и марксистской идеологиями.
Морозов играл роль, по насмешливой оценке его сотоварища Жебунева, «ангела-миротворца». И это действительно было так, потому что после его отъезда разлады в редакции журнала усилились. Морозов принял непосредственное участие в выпуске трех газет с тиражом по 1000 экземпляров.
В Женеве он познакомился с П.Н. Ткачевым, лидером «русских якобинцев». Петр Никитич Ткачев был идеологом «русского бланкизма». К моменту знакомства с Морозовым он прошел тернистый путь русского революционера, сидел в Петропавловской и Кронштадской крепостях, отпускался царем на поруки матери, закончил экстерном юридический факультет Санкт-Петербургского университета, представил диссертацию, защитил ее и получил степень кандидата права, снова был арестован, 4 года (с 1869 по 1873) провел в тюрьме и сибирской ссылке, откуда в 1873 г. бежал. Ткачев впервые в русской легальной литературе опубликовал свой перевод устава I Интернационала.
Через Ткачева Морозов стал членом секции Интернационала, возглавляемой Густавом Лефрансе. В его членской книжке было записано по-французски: «Член Интернационала Николай Морозов, кузнец». Ткачев был интересен Морозову именно своими бланкистскими идеями, к которым приблизился он сам, почувствовав неготовность народа к революционным действиям против самодержавия.
Н.А. Морозов в это время выдвинул несколько социолого-политологических идей.
Первая отражала его взгляд на логику социальной эволюции. Социальное развитие, по его мнению, – это направленный процесс, вот почему его можно охарактеризовать некоторым вектором, длина которого зависит от условий, благоприятствующих или препятствующих течению такого процесса. Поэтому, считал Морозов, общественные цели могут не совпадать с главными направлениями эволюции, важно, чтобы проекция вектора, направленного на эту цель, давала «прибавку» по основному пути развития.
В своих мемуарах «Повести моей жизни» о своих социологических размышлениях он писал так: «Общественная эволюция стала представляться мне результатом действия различных прогрессивных и реакционных течений в человеческом обществе. “Не та сила, – думалось мне, – наиболее содействует эволюции общества, которая, на мой взгляд, ортодоксальна, прямолинейна. Помните ли вы параллелограмм сил, о котором когда-то учили в физике? Прямо направленная сила, но вялая и слабая, меньше будет содействовать движению вперед, чем две кривых, но могучих, энергичных, дающих равнодействующую в нужном направлении…”». [439] Именно эта философия лежала в основе терпимости Морозова к мнениям, с его взглядами не совпадающим. Будучи в движении социалистов, он тем не менее симпатизировал идеям либералов, но не примыкал к ним из-за их политической дряблости [440] .
Другая идея Н.А. Морозова повторяла тот закон, который автор этой книги сформулировал как «закон искажения великодушных идей» Достоевского.
Очень часто, считал Морозов, намеченное действие заканчивается результатом, противоположным задуманному. Не всякая сила, приложенная в желаемом направлении, приведет туда общество. В подтверждение правильности своей мысли Морозов приводил пример действия бюрократии по пресечению деятельности пропагандистов-народников среди крестьян: «Гоняясь за ними по разным уездам, представители власти разносили о них пропаганду гораздо шире, чем могли это сделать сами пропагандисты, так что вместо пресечения пропаганды власти сами “пропагандировали”» [441] .
В Швейцарии Морозов познакомился и с Верой Фигнер, с судьбой которой так трагически в шлиссельбургских казематах переплелась его судьба. Фигнер специально приехала познакомиться с ним из Берна. Тогда же, в 1875 г., он подумывает о своем участии в восстании республиканцев на Кубе. Он мечтает о «плавучей революции» – особом революционном корабле, который, блуждая по морям и океанам, всегда мог бы высадить революционный десант, чтобы защищать свободу и справедливость. Вера Николаевна всю жизнь нежно называла его «Морозиком». Н. Морозов влюбился в нее с первого знакомства. Вообще он был в пору своей молодости очень влюбчив.
4.3. Первые тюремные университеты
Возвращение в Россию привело к аресту Морозова. Его и Саблина арестовали в местечке Киберты Вилковышского уезда Сувалкской губернии. Во время ареста у Морозова был обнаружен револьвер и двенадцать патронов.
Начался трехгодичный цикл первого заключения. 20 марта 1875 г. Николай Морозов доставляется в Петропавловскую крепость. Начались допросы. Он избрал тактику отрицания своего участия в революционном движении. Но многие из арестованных «чайковцев» уже назвали Морозова в числе посетителей квартиры О.Г. Алексеевой.
Уже в тюрьме он начинает вести себя как исследователь, используя все, что вызывало его любопытство. В камере московской тюрьмы, увидев мышей, он задался целью их приручить. И он добился того, что они перестали бояться и ели прямо из его рук.
Затем он занялся проектом города будущего (подобно Кампанелле, занявшемуся в католических застенках проектом «города Солнца»). В этом городе все дома должны быть одинаковой высоты и плоскими, чтобы обеспечить движение пешеходов поверху, а нижние улицы в «городе Морозова» отдавались под транспорт. Более того, он приходит к идее сотовой градостроительной организации из «домов шестигранной конфигурации».
Здесь же он под учительством одного из арестантов Кукушкина освоил условленную тюремную азбуку стука типа азбуки Морзе [442] .
После небольшого периода, когда Морозова стали мучить кошмары, его перевели в другую тюрьму, где режим был послабее и ему разрешили читать.
Начались тюремные университеты Морозова.
Товарищи с воли, зная его разлады с семьей, помогали Морозову чем могли, в т.ч. и книгами.
Начав изучать книги по истории, он получил разочарование от их чтения. Это было связано с тем, что он, привыкнув к естествознанию и к логике познания, когда факты предстают как частные проявления общих законов природы, старался и здесь найти обобщения и общие закономерности, но не находил их. Около четырех месяцев он занимался историческим самообразованием. Работал не менее 12 часов в сутки, да и остальное время ни о чем другом, кроме истории, не думал.