Нопэрапон
Шрифт:
— Ну что вы, Оленька?! — комично хватается за бороду мой соавтор. — Мы с Дмитрием — меня, кстати, зовут Олег, почти ваш тезка! — мирные люди, и даже бронепоезда на запасном пути у нас нет. Зачем дергаться, зачем стулья ломать? Я действительно хотел поцеловать вам руку — а вы что подумали? Похоже, я чудом избег ужасной участи!
Он паясничает вполсилы.
Для затравки…
Это его девиз: «Малознакомого собеседника надо чуть-чуть раздражать, тогда он злится и говорит правду».
— Ничего я не подумала! — Ольга заставляет себя взглянуть Олегу в лицо; глаза девицы слегка на мокром месте. — Как-то само… само собой получилось.
— Да ладно, не за что извиняться! — вклиниваюсь я, дабы не торчать молчаливым столбом посреди комнаты. — Со всеми бывает.
Я не уверен, что это бывает со всеми, но слово не воробей.
Не вырубишь топором.
— Вы за стол, за стол садитесь, я сейчас еще две рюмки достану, — спешит внести свою лепту в «устаканивание» ситуации хозяйка дома.
Только тут я замечаю: на столе красуется початая бутылка коньяка «Коктебель», две рюмки, изрядная горка бутербродов с сыром и ветчиной, вазочка с фруктами, печенье… Выходит, «устаканивать» будем в прямом смысле слова.
А бутерброды — это хорошо! Это правильно. Мы ведь после тренировки даже пожрать не успели, сразу сюда мотанули.
— Я же говорила: у нас тут маленькие посиделки. А то я в последние дни совсем извелась, вот и позволила себе немного расслабиться.
Я ее понимаю. Я ее очень хорошо понимаю! Когда сын висит несколько дней между жизнью и смертью, а муж пропал незнамо куда, — поневоле изведешься! И вдруг разом выясняется: и муж нашелся (или почти нашелся, скоро узнаем), и сын очнулся, пошел на поправку.
Все понятно.
— Вы, Оленька, тоже выпейте, вам сейчас не повредит.
Оленька судорожно кивает и со всей осторожностью присаживается на краешек стула. Со стороны кажется: она готова опять вскочить при малейшей опасности.
Нервишки шалят?
Олег уже уцепил бутылку, вертит ее в руках, озабоченно нюхает. Это у нас обоих вошло в привычку — с тех пор как пару раз нам подсовывали «пальной» коньяк, пахнущий отравленными им же клопами.
— Вполне приличный питьевой коньяк, — выносит он свой вердикт. — Можно употреблять вовнутрь.
— Питьевой? А что, бывает другой? — удивленно интересуется Монахова, доставая рюмки.
— Бывает! — радостно сообщаю я, ибо этот вопрос возникает почти всегда.
— Коньяк бывает коллекционный, питьевой и технический — для протирки физиономии продавца!
Ольга, не удержавшись, прыскает в ладошку и наконец расслабляется.
Эту классификацию разработал в свое время наш приятель и «собрат по перу» Андрей Шмалько. Кстати, смех смехом, а классификация вполне точная.
Подождав, пока хозяйка займет свое место за столом, Олег торжественно разливает коньяк по рюмкам. Рюмки у «просто Татьяны» правильные: небольшие, пузатые и с короткой ножкой.
— За то, чтоб вся эта история благополучно закончилась, и чем скорее, тем лучше! — провозглашает он тост.
— Ох, Олег, ваши бы слова — да Богу в уши! — вздыхает Монахова, потом вздыхает еще раз и делает глоток.
Присоединяюсь.
Коньяк действительно питьевой.
Поставив на стол рюмки, мы, как два оголодалых хищника, набрасываемся на бутерброды с ветчиной.
— Дмитрий, если хотите курить, — курите. Здесь можно. — Монахова извлекает откуда-то из-за спины бронзовую пепельницу в форме остроносой туфли. — А вы, Оленька, рассказывайте. Дмитрий с Олегом, собственно, за тем и приехали.
Это мы, значит, приехали.
Никто нам не звонил,
Это я вредничаю, если кто не заметил.
— Да, в общем, рассказывать особо нечего…
Ольга явно не знает, с чего начать. Нервно хрустит пальцами, машинально пытается чем-то занять руки и в конце концов принимается накручивать на палец каштановый локон — точь-в-точь как моя жена!
— Вчера ко мне письмо пришло. От Владимира. Ну, я сразу Татьяне… Татьяне Васильевне («Ой, Оленька, ну какая я вам Васильевна?!» — кокетливо машет рукой хозяйка) позвонила, привезла ей письмо. Собственно, вот оно. Олег… («Ой, Оленька, ну какой я вам Семенович?!» — в тон откликается Олег, усмехаясь)… Вы, я слышала, инструктор по карате, и Володя у вас в свое время занимался… Вы лучше сами прочтите письмо — а потом скажите: может быть такое, о чем там Володя пишет?! А то я уж сама не знаю…
— Давайте письмо.
Надорванный конверт с торчащими из него тетрадными листками в клеточку, мелко исписанными от руки, перекочевывает к Олегу.
— Почерк разборчивый. Я вслух прочту, чтобы и Дмитрий слышал. — Мой соавтор обводит присутствующих вопросительным взглядом.
Возражений не поступает.
МОНАХОВ
"Привет, Ольга!
Это я, Владимир. Монахов. Извини, что не пришел тренироваться, как договаривались, но тут со мной столько всякого… В общем, кажется, я социально опасен, и мне надо держаться от людей подальше. Так что я «подался в бега» — надеюсь, временно.
Ты не думай, у меня с головой все в порядке… вроде бы. Нет, наверное, все-таки в порядке. Более или менее. Ты вообще не спеши письмо это рвать в клочки, ты погоди, потому что, боюсь, у тебя скоро начнутся те же самые проблемы.
Зря я тебе тогда рекламку эту подсунул; зря кассеты посоветовал купить! И сам зря купил. Я ведь, когда всего месяц по ним прозанимался, вечером с одним мужиком зацепился. Я тебе раньше не рассказывал. Ну, поддатый был мужик, матом меня обложил. Я ему советую: «Иди проспись!» — а он с кулаками полез. Я и отмахнулся. Раз всего. А он упал и не встает. Пена изо рта, хрипит. Женщина какая-то кричать начала, милицию звать: «Убили, убили!»
— я и ушел от греха подальше. Испугался, что и вправду человека насмерть зашиб. Только когда уже за угол сворачивал — смотрю, пьяница тот шевелиться начал, встать пытается. Тут меня и прошибло: система-то действует! Раз ударил — человек пять минут в отключке! А я-то «Метабоем» всего месяц занимаюсь!…
Вот после этого я тебе рекламку и показал.
А вскоре стал за собой замечать: боюсь к людям прикасаться. Руки знакомым жать перестал… с женой в постель не ложусь… Потом толкнул в трамвае человека, случайно толкнул, и несильно вроде — а он в крик! Оказалось: вывих плеча. Он кричит, я на улицу спешу, чтоб не влипнуть… На улице понял: это что-то вроде инстинкта во мне проснулось. Могу силу не рассчитать и покалечить человека. Да, ты Татьяне, жене моей, письмо это тоже прочитать дай обязательно! Таня, я жив-здоров, только мне сейчас с людьми общаться опасно. Потому и из дому ушел. Я же за тебя боюсь, ну и вообще… Шурик-то в больницу из-за меня, дурака, попал. Я звонил, спрашивал, как он там… Век себе не прощу! Тань, Шурик оклемается, он обязательно оклемается, раз до сих пор жив!