Норби
Шрифт:
– Ты сам выбрал дорогу, – негромко проговорила стоявшая рядом Смерть. – Не захотел ждать. Теперь даже Я не знаю, что будет.
На Последнем поле тоже удивляются. И даже вопросы задают.
– А кто знает?
Смерть дернула костлявыми плечами.
– Я тоже не всесильна, Никодим.
– Антек! – перебил он.
– Я просто делаю свою работу. А теперь работать будешь ты. Удачи не желаю. Антек.
Поле вздыбилось, пошло волнами, превращаясь в холмистую равнину на месте сгинувшего шоссе, в бурую лесную землю, в синюю точку на экране.
Он сцепил зубы, сдерживая стон, открыл глаза. Белый салон торпеды, экран с синей точкой,
– Дохлый мне попался виллан, – пальцы Мары сжимали его запястье. – А если бы на максимальной скорости шли? Что у тебя на голове?
Повязку он содрал еще в лесу. Волосы запеклись в застывшей крови, прикасаться больно, но терпеть можно.
– Царапина, – он невольно поморщился. – Смазать бы чем-нибудь.
Мара улыбнулась.
– Будем тебя лечить, готовься. Виллан должен быть здоровым, сильным и глупым. А еще преданным.
– А умным – можно? – не выдержал он.
Девушка покачала головой.
– Не знаю, Антек. Представь! Ты в чужой стране, без документов, язык знаешь на уровне военного разговорника. Поймают – трибунал и расстрел под «Дунайские волны».
– К-какие волны? – опешил он.
Мара прикрыла глаза, сразу как будто став много старше.
Дунай голубой, Ты течешь сквозь века, Плывут над тобой В вышине облака. А ночью встает Над тобою луна, И песню поет Голубая волна.Оркестр играет, а ты стоишь у стенки, – у самой настоящей стенки, Антек! – и думаешь только об одном: успеют ли доиграть до конца. А потом залп, и музыка стихает [24] .
– Ты. Ты это видела? – не выдержал он.
Мара покачала головой.
– Только слышала, на лице была повязка. Только в кино герои смело смотрят смерти в глаза.
В ее взгляде – серый сумрак Последнего поля.
– Иногда и шесть пуль не убивают сразу. Доктор был пьян, не стал даже проверять пульс. Гроб положили на телегу, отвезли на ближайшее кладбище. А парень был глупым, вместо того, чтобы бежать и спасаться, пробрался к могиле, оглушил местного сторожа, нашел лопату. Я даже не знаю его имени, Антек. Кличка – Лекс, он был бельгийцем. А дальше, как в сказке, принц выкопал Белоснежку, нашел врача и хорошо ему заплатил. Белоснежку долго лечили и вылечили.
24
Навеяно кинофильмом «Dishonored» (1931 г.), где именно так расстреляли героиню Марлен Дитрих. Автор чувствовал себя виноватым за столь мрачную характеристику замечательного вальса, пока не узнал, что в Корее и Японии на его мелодию написана печальная песня о влюбленных, покончивших жизнь самоубийством.
– А Лекс?
Мара отвернулась.
– Не ушел. Его расстреляли через неделю, если верить нашему агенту. Тоже под вальс.
И разливается Вольный дунайский простор, В нем отражения Сказочных гор, В нем серебристая Тропка луны И звезд золотой костер.Бывший гимназист потер внезапно занывший висок. Мара не лгала, но. Когда это было? И где? Спросить? Но ведь его предупредили. «Вопросы можешь задавать, но ответы по возможности».
– А разве этот парень. Лекс. Был глупым?
Мара бледно улыбнулась.
– Еще и приказ нарушил. Нужно было немедленно уходить, передать командованию важные документы, а не выкапывать из могилы полудохлую разведчицу.
Антек понял, что больше ему ничего не скажут, поглядел на белый экран, на синюю звездочку. Жизнь неслась сквозь него, не давая опомниться.
«Кажется, меня тоже откопали». Не сказал – подумал.
8
Копов – ажанов по-здешнему – я заметил слишком поздно, когда уже спустился на первый этаж. Двое возле стойки портье, еще один у дверей бара. Четвертый монументом воздвигся при входе.
Пистолет при поясе немедленно ожил, пнув меня в бок. Я мысленно развел руками. Кто же его знал?
Ажан, тот, что был ближе, усатый и уже в годах, грузно шагнул навстречу. Все что я успел – нацепить на лицо улыбку, самую глупую из возможных.
– Мсье! Вы говорите по-французски?
– О, йе! – радостно воскликнул я. – Говорить! Прекрасная Франция! Лафайет и генерал Першинг! Свобода, равенство, братство! Мадам, сколько это будет стоить?
Подумал немного и добавил:
– Париж – город любви!
Усач взглянул кисло, и я поспешил подсластить пилюлю, вручив ему паспорт. Тот, перелистав его без всякой охоты, сунул в карман плаща.
– Придется немного обождать, мсье Корд.
Я хотел было воззвать к американскому послу и пригрозить присылкой в Сену Атлантического флота, но решил не прикупать лишнего к семерке. Отойдя в сторону, прислонился к холодной стене и принял обиженный вид. Вскоре рядом со мной оказались еще двое постояльцев, молодые люди весьма похмельного вида. Кажется, именно их я видел вчера в «Старом Жозефе». Они вяло пытались протестовать, но ажаны даже ухом не вели. Наконец, появился еще один, на этот раз в штатском, причем самого мрачного вида. Кажется, утро выпало не слишком доброе.
Осмотрев нашу компанию, мрачный ажан ткнул пальцем в сторону бара. Мелькнула и сгинула надежда на то, что задержанных собираются угостить рюмочкой. Мечты! Нас рассадили за пустыми столами, после чего ажан достал блокнот, окинул нас внимательным взором, шагнул прямиком ко мне.
– Нет, – улыбнулся я. – В Легион Свободы не записывался. Возраст, мсье инспектор! Гожусь только в качестве мишени.
Перо скользнуло по бумаге. Английским полицейский владел вполне прилично, и я старался взвешивать каждое слово.
Ажан достал какой-то список, бегло проглядел, спрятал.
– Почему вы остановились именно в «Одинокой Звезде», мистер Корд?
Я постарался вздохнуть как можно печальнее.
– Презренный металл, мсье инспектор. «Риц» мне не по карману.
«Мсье» употреблял из принципа. Прекрасную Францию я уважаю.
– Вы знаете этого человека?
На скатерть легла фотография. Сержант Ковальски, но, боже, в каком виде! Кажется, парня сунули в стиральную машину.
– Видел, мсье инспектор. Фамилию не знаю, но он мой соотечественник, поэтому требую немедленно сообщить о нем в наше посольство! Немедленно! В любом случае, я сам туда позвоню. Надеюсь, он жив?